— Ваше величество, но ведь Шампань не в королевском домене, — попытался возразить Гийом Оверньский. — Имеем ли мы право рисковать своими людьми, ведь враг, возможно, разбил свои силы и часть их уже подходит к Парижу.
Бланка широко раскрыла глаза, устремила на епископа пронзительный взгляд и в гневе стукнула ладонью по столу.
— Шампань — наш верный союзник! Наш друг! Этот друг всегда помогал нам, выручал из беды. Забыли Шинон, Беллем, Монлери? Кто, как не Тибо Шампанский, пришёл тогда на выручку? Кто проливал свою кровь за короля и за нас с вами? Не будь его, страной управлял бы Филипп, дядя короля; не уверена, епископ, что при нём вы не лишились бы своего поста и сана. И вот теперь, когда Шампани грозит беда, вы предлагаете отвернуться от неё, опасаясь нападения, о котором никто из мятежников и не помышляет, ибо будут приведены в действие высшие силы, включая сюда власть императора!
Тяжёлым взглядом она обвела молчавших советников и продолжала, несколько сбавив тон:
— Иные полагают, вероятно, что я спешу на выручку тому, кто избрал меня дамой своего сердца и поёт любовные песни, трогающие мою душу? Так вот, запомните все: в сложившейся ситуации нет места любовным мотивам. Мы идём спасать корону Франции! Подчёркиваю — корону! Её щит — Шампань. Упадёт щит — уязвимым станет сердце монархии, которым желают завладеть наши враги. А потому повторяю: выступаем незамедлительно! Всякое промедление в этом деле будет рассматриваться как дезертирство и караться по закону.
— Шампань — наш друг, как верно сказала её величество вдовствующая королева, и наша святая обязанность протянуть ему руку помощи, — прибавил кардинал.
— Вот именно, друг! — повысила голос Бланка. — Считаю предательством оставить его в беде. Мы не имеем такого права, иначе мы — ничтожное правительство, которое заслуживает только того, чтобы его разогнали! Я всё сказала. Не будем терять времени. Маршалам — не мешкая собирать людей! Первый, кто приведёт свой отряд к городским воротам, будет удостоен особой королевской милости.
Совет разошёлся так же быстро, как и собрался.
За короткий срок, так, что потом диву давались, собрали армию из рыцарей, крестьян и горожан. Все близлежащие города как один откликнулись на призыв правительства, магистраты всех коммун клялись защищать короля людьми и, если потребуется, деньгами. Не успели и глазом моргнуть, как у стен Парижа стояло огромное войско, уже поделённое маршалами и капитанами на тысячи, сотни и десятки. Все эти люди были обучены военному делу, это вменялось в обязанность каждому городу. Так повелел мудрый король Филипп Август, и его указ обратили в закон.
Одна особенность, которую нельзя обойти молчанием, наблюдалась в этом войске: всадников и пеших рыцарей здесь гораздо меньше, нежели вилланов и горожан; сознавая свою численность и сплочённость, простолюдины выглядели, пожалуй, даже более воинственно, нежели знать. Они, эти люди, были веселы, шумны и с вызовом глядели на восток, куда им предстояло идти. Были забыты все сплетни. Они шли защищать своего короля. Непосредственная опасность ему, конечно, не угрожала, но враг напал на державу и стал обижать её союзника — чем не повод если и не защищать короля в прямом смысле слова, то с оружием в руках выступать в защиту его друзей! И здесь во всей полноте народ явил свою национально-патриотическую силу, которой до сей поры не существовало.
А в Шампани тем временем жители оставили три слабо укреплённых города и ушли в сторону Провена. Уходя, они поджигали свои дома и плакали, глядя, как их пожирает огонь. Они шли к Тибо, своему заступнику, который ждал их, чтобы взять под защиту. Он не успел собрать войско и отразить нападение. Гонцы помчались во все стороны графства с призывом идти к сюзерену, чтобы всем вместе дать отпор мятежной знати. Но как собрать людей так скоро? Гарнизон каждого города и ополчение всегда наготове, но эти города далеко, а враг близко. И сотня рыцарей, которую Тибо всегда держал при себе, не смогла противостоять сильному войску противника. Тибо ринулся на север и оказался почти у Мо, но вынужден был отступить в глубь территории со всеми своими людьми. Он хотел сохранить силу, которая мало-помалу увеличивалась, по мере того как он отступал, оставляя города.
Он не испытывал досады оттого, что дозорные вовремя не донесли ему о приближении неприятеля. Он думал не о том, что мятежники могут завладеть Реймсом — важнейшим городом графства и стратегическим пунктом. Мысли Тибо витали в Париже. Он думал о Бланке. Что, если противник разделил свои силы и часть их уже на подступах к столице? Что будет с королевой, если Филипп Булонский войдёт в город и возьмёт её в плен вместе с сыном? Не Филипп, так Моклерк! А он ничем не сможет помочь, потому что враг наступает на пятки, подбираясь к Мо и Шато-Тьерри.
И тут он подумал о том, что неприятель не рискнёт пойти на Париж. Королевская власть — это святое, миропомазанное, и он убоится! Да и легат во дворце. Папский посланец! Что сделает с мятежниками Папа, узнав, что они напали на кардинала и самого короля? Нет ничего страшнее отлучения. Изгой, ублюдок, враг! Никто с тобой не разговаривает, все обходят стороной, плюют в твою сторону и не пускают в церковь. То же с городом. Он умирает: запрещены все обряды, закрыты церкви, иконы и кресты покрыты занавесями; нет звона колоколов, церковных служб, отпеваний усопших — нет ничего. Город умер. Папское отлучение! Сродни чуме.
«Нет, не пойдут они на Париж», — снова повторил себе Тибо, глядя, как горизонт заволакивается дымом. То горит город. Его город! Туда же устремлены взоры жителей, они смотрят молча, со слезами на глазах. Но — ни слова укора. Они любят своего графа, верят ему. Они знают: он погибнет сам, спасая их.
— К нам подошло ещё десять рыцарей, — докладывает ему верный барон де Плезиан. — Другие не торопятся. Они предают своего графа. Ты всегда отличаешь горожан, а своих вассалов забываешь. Они мстят тебе за это.
Тибо кивнул, а мысли вернулись назад. Снова одолевают сомнения. Его теснит дядя короля, с ним де Куси и его рыцари. Но на западе Бретань, и Моклерк вместе с графами Дрё всё же может подойти к стенам Парижа. Что, если именно таков план бунтовщиков?.. Бланка… И ей не помочь…
Он стоял на обрывистом берегу реки и смотрел на запад. Перед ним равнины, луга, леса, а за спиной — Шато-Тьерри и Мо. Они хорошо укреплены, продержатся долго. Но что происходит там, близ Ланьи, у рубежа его графства с королевским доменом? Не направился ли неприятель вдоль границы на юг, на Провен? Может быть, уже идёт, топчет его землю, выжигает поля, угоняет скот, а он ничего не может с этим поделать — у него мало людей. Он стоял и скрипел зубами, не зная, что предпринять, а его маршалы смотрели на него, всё понимали и угрюмо молчали.
И вдруг вдали показалась одинокая фигура всадника. Это дозор. Тибо регулярно посылал лазутчиков во все стороны, дабы знать намерения неприятеля. Всадник скакал прямо туда, где остановились на малое время рыцари. Он мог сообщить только одно: враг наступает и скоро будет здесь, необходимо укрыться в замке. Догадываясь об этом, рыцари стали подниматься с земли и тяжело садиться в сёдла, как вдруг всадник закричал издали, махая руками, в одной из которых он держал шапку:
