Генриху стало ясно: в его помощи никто уже не нуждается, и его присутствие здесь никому не нужно, к тому же вовсе небезопасно. А поддаваться эфемерным обещаниям Моклерка, будто бы тот за месяц-другой соберёт под свои знамёна целую армию — чистейшее безумие. Моклерк же, весь во власти охватившей его буйной фантазии и всё ещё преисполненный радужных надежд, принёс оммаж королю Англии. Теперь он его преданный вассал, и у них одна цель.
— Спасать меня и моё королевство, — ответил ему на это Генрих III и обрисовал положение дел в Англии. — И запомните, герцог, коли уж вы принесли оммаж мне, а не Людовику Французскому, то и приказывать вам как своему вассалу буду я.
— Вы хотите, чтобы я поплыл с вами в Англию усмирять ваших непокорных баронов? — догадался Моклерк. — А моя Бретань? Кто будет воевать с кастильянкой?
— Вы всё ещё собираетесь вести борьбу, после того как бежали из Беллема, отдав крепость врагу?
— Я ушёл, чтобы сохранить своих людей. Я мог бы их бросить в битву, но потерял бы всех до единого, а сам оказался бы в плену. Лучший путь — тот, что ведёт к победе, но не к поражению.
— О какой победе вы ещё мечтаете, герцог? Вы остались в одиночестве. Как и моё государство, Бретань расколота на ваших друзей и врагов. Вам не удастся собрать войско, равное королевскому, и никто вам не даст солдат, тем более бароны Нормандии, которых вы озлобили против себя глупыми грабежами их земель. Да у вас и времени не будет — Бланка Кастильская наступает вам на пятки. Я не удивлюсь, если не далее как через неделю она появится в Нанте. Поэтому утихомирьтесь и отправляйтесь со мной в Англию, ей-богу, там вы принесёте своему сюзерену лишь пользу, в то время как здесь — один вред. Испанка укрепит границы Анжу, Нормандии и Мена: наставит крепостей, утроит гарнизоны, и это ещё больше осложнит наше положение, если мы надумаем начинать против Франции военные действия.
— Значит ли это, государь, что вы готовы отказаться от территорий, отнятых у вашего батюшки королём Филиппом? — прищурился Моклерк.
— Я нахожу, что сейчас для этого не самое подходящее время, вам надлежало бы это уже понять, — с раздражением ответил Генрих. — Повторяю: то, что происходит в Англии, для меня важнее того, что, по вашим представлениям, должно произойти во Франции. Вы уберегли ваших солдат от гибели? Прекрасно! Я, в ответ, сохраню своих, ибо не желаю подвергать их бесславному и глупому уничтожению. Одной стрелой не убить двух зайцев, не так ли, герцог?
— Я не поеду с вами, — решительно заявил Моклерк. — Испанка может пойти на Бретань.
— Как хотите, хотя вы обязаны это сделать, коли принесли оммаж.
— Я останусь здесь, — упрямо повторил герцог Бретонский. — Надеюсь, король Англии не станет наказывать за это своего вассала, принимая во внимание неоценимую помощь, которую тот окажет своему сюзерену на континенте в будущей войне за утраченные Англией территории.
— Не стану, — кивнул король, — но помните, как только мне понадобится помощь, я немедленно извещу вас об этом. Попробуйте только не откликнуться на призыв сюзерена!
— Принимаю ваши условия, государь, — произнёс Моклерк, по всей видимости уже пожалевший, что так неосмотрительно продал себя королю Англии.
— Вот-вот, — одобрительно кивнул тот, — а пока, до лучших времён, оставьте свои химеры при себе. Что касается нынешнего положения, то в таких условиях я не вижу смысла оставаться здесь и ждать, когда королева Бланка в лучшем случае с позором выдворит меня отсюда. В худшем — она возьмёт меня в заложники и потребует огромный выкуп не только за меня, но и за каждого из моих рыцарей. Она сейчас как никогда сильна, выступать против неё — верх безрассудства!
— Её надо убить! — высказалась Изабелла, одержимая своей навязчивой идеей. — Я подошлю к ней наёмного убийцу, я отравлю её, я найду лучников, и они поразят её в самое сердце! Я вновь распущу слухи, что она блудница!
Генрих бросил на мать насмешливый взгляд.
— Матушка, вы, точно прокисший суп на раскалённой плите, вся кипите заговорами и шантажами. Вам бы жить при византийском дворе последнего Комнина или первых Ангелов — там это было в моде. Но здесь ваше варево заслуживает только того, чтобы его вылили в яму для нечистот. Королева только смеётся над вами и с каждым днём набирает силу. Сколько уже раз вы покушались на её жизнь, но она боится вас не больше, чем игрушечного лука в руках пятилетнего малыша.
Изабелла заскрипела зубами:
— У неё много друзей, и они хорошо охраняют её.
— У нас они тоже есть, но, надо признать, наши враги умнее наших друзей. Взять хотя бы того же Филиппа Строптивого или Лузиньяна, Роберта Дрё, Ангеррана де Куси…
— Сборище остолопов! Вся глупость этих надутых индюков в том, что каждый метит на престол, а потому выступают они порознь. Кастильянка бьёт каждого по очереди, словно щёлкает орешки на обеденном столе. Пока она жива, Плантагенетам не видать их былых территорий.
— Она продолжает дело своего свёкра.
— А тот был для Англии костью в горле! Но наступит ещё наш час. Мы раздавим гадину в её логове, и я лично буду выкалывать ей глаза, резать уши, вырывать ноздри и прижигать каждую грудь калёным железом! Мы оставим французам их короля, дабы не вызвать гнева Папы, но его первыми советниками будут Пьер Моклерк, Филипп Строптивый и мой супруг. Вот когда настанет час нашего торжества, и вся территория, незаконно отобранная у Плантагенетов Капетингами, вернётся под власть английской короны!
Генрих невесело засмеялся.
— Матушка, вы рассуждаете так, словно королевы-матери уже нет в живых, а в роли опекуна молодого короля выступает наш друг герцог Бретонский.
— Так я хочу, и так будет! — пылко воскликнула Изабелла, рывком поднимаясь с места.
— Так должно быть, хотели вы сказать, но всё в этом мире во власти Всевышнего, и нам остаётся только уповать на волю Господа и Его милосердие к изгнанным с их земли созданиям Его.
На другой день английский флот поднял якоря и покинул Нант. Через несколько дней Генрих III вернулся в своё королевство. Ещё некоторое время спустя Генрих, опасаясь, что король Французский предпримет поход на Бретань, заключил с ним мир сроком на три года. Отныне он был уверен, что Бретань не тронут; в конце концов, она — его вассал. Людовик, узнав об оммаже, объявил Моклерка низложенным и вскоре, летом 1230 года, вернулся в Париж.
Однако Моклерк по-прежнему желал вести войну (вот ведь неугомонный!). Бланка послала в Бретань епископа Парижского с целью подкупить баронов. Для таких целей в казне всегда имелись деньги; так поступали в своё время дед Людовика и его отец. Предприятие увенчалось успехом: сеньоры Бретани отказались воевать против короля.
И Моклерк наконец успокоился. Коалиция знати раздробилась и к концу 1230 года рассеялась. А вскоре все мятежные вассалы изъявили покорность королевской власти. В их числе был и Моклерк. Однако он пошёл на этот шаг не без тайного умысла, рождённого неутомимым умом английской королевы.
