— Говорите.
— Ваша жена невинна. Господом нашим и матерью Его царицей Небесной клянусь в этом, как и в том, что Бильжо ни словом, ни делом не помышлял соблазнить графиню де Боже. Она пожелала познакомиться с ним, узнать его поближе, только и всего. Согласитесь, всякий незнакомый мужчина, да ещё и столь недоступный и молчаливый, как сфинкс, вызывает интерес у женщины, будь то знатная дама или белошвейка. Однако это вовсе не значит, что женщина эта, едва сфинкс раскроет рот, тотчас бросится в его объятия. Бильжо к тому же воспитан в строгих правилах альбигойцев и совсем не падок до особ прекрасного пола, что весьма редко, но всё же встречается у мужчин. Я познакомила их. В моих апартаментах и в моём присутствии они мило побеседовали друг с другом. После этого она уже не боялась его, не считала каким-то чудовищем, огнедышащим драконом, готовым убить любого, кто посмеет косо взглянуть на его госпожу. Да и он перестал опасаться её. Это наблюдалось поначалу, когда она пришла предупредить меня о заговоре в Шиноне.
— Значит, это она? — удивился Тибо и усмехнулся. — Мне говорили, но я не поверил.
— Говорили? Кто? — быстро спросила Бланка.
— Руководители восстания.
— Проклятие! Откуда же им стало это известно?
— Эту весть принесла шпионка, она в свите вашего величества.
— Моя придворная дама? — ужаснулась Бланка и продолжала, сощурив глаза: — Значит, ей каким-то образом удалось подслушать наш разговор. Помнится, спустя какое-то время после неудавшегося мятежа Агнесса неосторожно обмолвилась об этом.
— Но это значит, — нахмурившись, промолвил Тибо, — что над моей женой нависла беда! Бароны не простят ей. Они будут мстить.
— Но прежде надлежит устранить особу, благодаря которой в стане врагов становятся известны беседы, происходящие в покоях королевы. Вам, разумеется, не назвали её имени, и вы с ней не встречались в Беллеме.
— Вы правы, эту даму я не знаю.
— Не беда, я постараюсь сама её найти. Вам же, Тибо, надлежит отныне, во-первых, помириться со своей женой.
— Помириться?
— Разлад между вами стал заметен не только мне. В последнее же время он только обострился. А ведь вся вина её перед вами лишь в том, что она верна королю Франции и служит делу, которому посвятил свою жизнь мой свёкор Филипп. Обещайте мне, что помиритесь. Вы ведь сами знаете, какая у Агнессы добрая душа и какое преданное сердце. Теперь, когда вы в лагере друзей короля, а не его врагов, вам будет нетрудно это сделать.
— Я обещаю вам это, моя королева.
— Второе. Выбросьте из головы мысли о мести Бильжо, ведь именно об этом вы и думали до тех самых пор, пока не начался между нами этот разговор. Вы ненавидели его вдвойне. Я видела, какие злые взгляды бросали вы на него, когда приходили ко мне, чтобы прочесть ваше очередное сочинение. Пожмите ему руку — и вы увидите, что вернее и преданнее этого человека вам не найти. Мне это, поверьте, доставит огромное удовольствие.
— Я сделаю то, о чём просит повелительница моего сердца. Я считал его своим врагом. Вероятно, это потому, что до сих пор мы не перемолвились с ним ни единым словом, лишь в глазах наших вспыхивали искры злости, говорящие об отчуждении. Но я верю моей королеве. Она не станет мне лгать, даже и не принося клятвы. Это было бы сродни обману человека, который любит. Это значило бы разбить его сердце.
Тибо замолчал и задумался. Бланка увидела это и не стала продолжать, давая ему собраться с мыслями. А он думал о том, как разительно должно всё перемениться в самое ближайшее время. И способствовала этому она, женщина, в которую он безумно влюблён. В считанные минуты она обратила его врагов в друзей, а друзей — во врагов. Воистину, велика сила и обаяние этой женщины, умевшей сокрушить зло и заставить восторжествовать истину, погасить свет там, где он не нужен и зажечь в том месте, где без него не обойтись.
Тибо с горечью думал о том, сколь долго и безнадёжно он блуждал во тьме, не видя света и полный решимости карать… Кого же? Его возлюбленную! Его королеву! А потом Бильжо. Он мечтал его убить. Выходит, он, подобно Потифару, вознамерился покарать безвинного Иосифа, которого пыталась соблазнить его жена
[18]? А Агнесса? Её, подобно Сусанне
[19], оклеветали, выставив как развратницу! И он чуть было не сделал ошибку, едва ли не самую грубую в своей жизни. Это любовь помогла ему, та любовь, которую он питал к даме своего сердца. Вот она перед ним — гордо сидит на лошади, устремив взгляд вдаль, и профиль её прекрасного лица, ничем не уступая профилю Клеопатры на старой римской монете, отчётливо и маняще рисовался на фоне серебряной глади озера. Это она помогла ему, выручив из беды, и теперь его долг — долг рыцаря! — отплатить ей, пусть даже на это уйдёт вся его жизнь.
— И третье, — продолжала Бланка, оборачиваясь к нему. — Вам надлежит пуще глаза беречь свою жену. Вы правы, бароны не простят и будут мстить. Они усмотрят её участие и в нынешней неудаче, поверьте мне. Тот, кто однажды попал под подозрение, очень часто до последних своих дней несёт на себе клеймо предателя. Не удивлюсь, если такой же ярлык мятежная знать с этого дня прицепит и вам.
— С таким же успехом и они получат от меня — и от вас также — такое прозвище! — воскликнул Тибо. — Разница в том, что я предал врагов короны, а они — великую державу короля Филиппа!
— Браво, мой верный рыцарь! — обворожительно улыбнулась Бланка. — Клянусь ликом Богородицы, лучше не сказал бы и Цицерон!
Глава 15. Моя королева, я ваш пленник!
На следующий день Бланка принимала в Большой гостиной своих советников. Они собрались здесь все: кардинал Сент-Анж, епископы Шартра, Бове, Нуайона, графы де Монфор, де Бурбон, де Ла Руа, де Нель и другие. С ними не было Гёрена — лучшего друга и советника короля Филиппа и его сына, первого министра и второго лица в королевстве, как вполне заслуженно о нём говорили. Он уже долго болел и не вставал с постели. С ним рядом всегда находились его дочь Эрсанда, внуки и… король. Юный Людовик, раскрыв рот и не сводя глаз со старика Гёрена, готов был часами слушать рассказы о тех временах, когда его дед Филипп был ещё молодым и рука об руку с верными друзьями неизменно шёл к победе над врагом.
Много лет пройдёт с этих пор, но образ героического деда всегда будет стоять перед глазами его внука. Не случится ни одного дня, когда Людовик не вспоминал бы своего деда и не ставил его в пример, говоря: «А вот мой дед Филипп…»; «Что сделал бы мой славный дед?..»; «А когда мой дед со своими друзьями выступал в поход на Плантагенета…» и т. д. Уже умирая в 1270 году, в возрасте 56 лет, Людовик, прежде чем навсегда закрыть глаза, скажет: «Больше всех в жизни я любил мою мать и моего деда. Я плохо помню его, но мне рассказывал о нём Гёрен. Я ухожу, прощаясь с миром и надеясь на встречу с тем, кого любил больше жизни…»
