Королевский совет собрался вовсе не для того, чтобы обсудить план дальнейших мероприятий по борьбе с Плантагенетом и мятежными баронами. Её друзья — так Бланка называла их всех — явились не затем даже, чтобы поговорить о мерах по дальнейшему повсеместному искоренению ереси в королевстве. Они пришли к королеве-матери, чтобы выразить ей свою признательность. Они пришли поблагодарить её за то, что она сумела защитить королевство от грозящей беды и сохранить жизни сотням и тысячам людей. Они пришли выразить ей своё восхищение и уверить её, что это её твёрдость духа, смелость, красота и обаяние помогли уберечь государство от гражданской войны.
Бланка была растрогана. Не зная, куда от смущения деть глаза, она устремила взгляд на Тибо, словно призывая всех присутствующих уяснить, что дифирамбы следует петь не ей одной, и она обязана разделить честь победы с графом Шампанским. Но её советники и без того глядели на них обоих. Их тёплые, понимающие взгляды благодарили и улыбались даже красноречивее их губ.
Не улыбался один Бильжо. Но это никого не удивляло. Он радовался, ликуя в душе, — этого достаточно. Его королева жива, и не пролилось ни капли безвинной крови. И Бильжо был благодарен своей госпоже, но ещё больше — Тибо. Он всё видел и слышал. Он был рядом. Он всегда был рядом. И теперь он мучительно думал над тем, как ему выразить Тибо свою признательность.
Но тот сам пришёл ему на помощь, когда они остались одни.
— Бильжо, — сказал граф Шампанский, — знаешь ли, что совсем недавно я мечтал убить тебя? Мне наплели невесть что о твоих якобы любовных связях с моей женой. Хочешь спросить, поверил ли я? Да, поверил в ослеплении. Королева-мать раскрыла мне глаза. Не знаю, испытывал ли и ты ко мне враждебные чувства, но чистосердечно хочу, чтобы отныне мы стали друзьями. Мне хочется повести с тобой беседу, услышать тебя, дать понять, что отныне мы в одной упряжке, ты и я, ибо служим общему делу… Но ты молчишь? Ответь же мне! Скажи хоть что-нибудь! Сфинкс, и тот не молчал, загадывая прохожим загадки.
— Меня учили мало говорить, но много делать, — коротко ответил Бильжо. — Вы спросили о вражде? Её не было. Вместо неё — настороженность. Я обязан подозревать каждого. Подойди к королеве мой самый близкий друг, я задался бы вопросом: не таится ли здесь злой умысел?
Он замолчал. Вряд ли ему не находилось что сказать. Но по природе своей он был осторожен и недоверчив. Добиться дружбы и доверия такого человека, как Бильжо, — задача неразрешимая. Тибо знал об этом, Бланка ему говорила. И теперь он поставил перед собой цель — снискать расположение к себе этого загадочного человека, завести с ним дружбу и на первых порах хотя бы пожать ему руку. Уже это одно он считал бы большой удачей. Во всяком случае, он чувствовал бы себя тогда гораздо свободнее в обществе Бланки, и его не сверлили бы холодные, порою злые глаза.
Он ждал, не скажет ли Бильжо ещё что-нибудь. Но тот оставался нем. Он и без того много сказал. К чему лишние слова?
Тибо вздохнул:
— Догадываюсь, что мне не стать твоим другом, но уже то хорошо, что ты не испытываешь ко мне неприязнь. Отныне, увидев меня у ног твоей госпожи, будь добр, отходи в сторону на несколько шагов или, во всяком случае, не гляди на меня в упор. Поверь, это ранит сердце и сковывает уста, которые произносят слова любви. Могу я просить тебя хотя бы об этой услуге? Ведь ты знаешь, я не прячу на груди кинжал и не собираюсь отравить женщину, которую люблю.
Лёгкая, едва заметная улыбка тронула губы Бильжо. Вместо ответа он кивнул. Этим кивком он ответил разом на все вопросы. Поняв это, Тибо в порыве благодарности и самых искренних чувств протянул ему руку. Бильжо с готовностью пожал её, сказав при этом:
— Благодарю вас за любовь к моей госпоже.
Отныне между этими двумя людьми установилось хоть и молчаливое, но дружеское взаимопонимание.
Произойдёт это, однако, ближе к вечеру, а сейчас королева-мать должна была что-то сказать своим верным советникам. Сказать с позиции власти, олицетворяющей собой миропорядок в королевстве.
— Догадываюсь, что это было не последнее выступление знати, подстрекаемой английским королём, — начала она. — Завоевания Филиппа Августа в начале столетия, увы, не были закреплены документально; позиции короны в связи с этим становятся довольно уязвимыми. Ах, нам бы ещё Шотландию в союзницы. Мой покойный супруг, как вам известно, к великому нашему сожалению, совершил глупость, отвернувшись от неё. Фактически он оставил её с глазу на глаз с англичанином.
Запнувшись на короткое время, словно собирая воедино разбежавшиеся вдруг мысли, королева продолжала. Все внимательно слушали, отмечая про себя её тонкий ум политика и стратега.
— Плантагенет упёрт; подобно барану, он не перестаёт бить рогами в закрытые ворота. Он не признает утрату своих владений, которую считает временной, поэтому продолжается всё та же война. Похоже, ей не будет конца. Когда-нибудь, лет через сто, англичане высадятся на континент со всеми своими силами, и это станет настоящим испытанием для Франции. Не год, не два — десятки лет будет литься кровь на дорогах, в деревнях, в городах нашего королевства, а случись — отомрёт династия Капетингов, не оставив наследников мужского пола, — что тогда?.. Нетрудно предугадать дальнейшее: один из потомков Генриха Второго предъявит свои права на трон французских королей, ссылаясь на родство с ними.
Но это в будущем. Что же сейчас? Англия, за период четырёхлетнего перемирия, кажется, оправилась от своих внутренних неурядиц. Да и Генрих Третий подрос, стал мужчиной. А ведь было время, — и пяти лет не прошло, — когда Англия оказалась без союзников, а тут ещё Лузиньян метил Плантагенету прямо в лоб у самых границ Аквитании, а у Гаскони Кастилия готовила удар в спину.
Мой муж не забыл своё поражение, а за ним поспешное бегство из Англии после смерти Безземельного. Едва умер отец, он немедленно выступил на англичан. Жажда славы, желание сравняться с отцом вели его в бой. Будь проклят Иоаннов щенок! Это он вынудил Людовика к выступлению, громогласно заявляя всё о том же: утрате англичанами их владений во Франции. А началось с Нормандии. Сколько сил положил мой свёкор Филипп, чтобы завоевать это герцогство, присоединить его к королевскому домену! Годы жизни ушли у него на борьбу за Нормандию с Генрихом Вторым, а потом с его сыновьями. И вот теперь отпрыск одного из них, последнего и самого гадкого, требует вернуть Англии завоевания Филиппа! Бессовестный, наглый вымогатель! Он воспользовался смертью отца. Он долго ждал этого часа, потомок Вильгельма Завоевателя, ещё один представитель проклятого рода безумцев. И дождался-таки, бросив вызов сыну великого собирателя земель под корону королей Французских.
Бланка, вся во власти воспоминаний и переживаний, уже не замечала, что говорит не для присутствующих, а скорее для себя самой. Тибо, стоя рядом, видел, как лихорадочно блестят её глаза, вздрагивают крылья носа, пальцы рук бессознательно царапают сукно на столе, и с каждой минутой она казалась ему всё прекрасней, а её рассуждениями он был восхищен.
— Я говорила… Я знала… — продолжала между тем Бланка. — Я посылала войска в Ла-Рошель, Руайан, Бордо! Они должны были отбросить присланные Генрихом полки и отобрать деньги для продолжения войны… — Она остановила взгляд на одном из прелатов. — Вы что-то хотели сказать, ваше преосвященство?
