— То, что сказал Ла Руа, продиктовано ему здравым смыслом и опытом прошлых войн, — заметил коннетабль. — Я вполне согласен с его планом, и, полагаю, так думают остальные.
Бланка молча, пытливым взглядом окинула собрание. Желающих высказать своё мнение больше не находилось. Но все продолжали смотреть на неё с явным непониманием. Она поняла, что они против её решения. Они опасались за её жизнь, и это было вполне естественно. Они не желали возвращения к старым феодальным порядкам, которое неминуемо наступило бы с приходом к власти мятежных принцев и графов боковой ветви королевского дома Капетингов. Они шли в будущее, не оглядываясь на прошлое, и, опасаясь за жизнь королевы-матери, боялись за державу, которая с таким трудом вырвалась из оков, теснивших её два столетия, и теперь шла к новой жизни, ведя за собой благодарный народ.
Они ждали. Что скажет она им? Все как один готовы были к выступлению, и никто не желал отпускать её одну в мятежное графство — логово зверя, который, поймав, уже не выпустит из лап свою жертву.
И она сказала им, застывшим в ожидании:
— Довольно войн. Я видела, как гибнут за королеву благородные рыцари, как падают с коней без рук, без голов, не успев вверить свою душу Богу. На моих глазах за своего короля умирали горожане. Я вижу их изуродованные, рассечённые пополам тела; они падают на землю, орошая её своей кровью. Теперь оставшиеся в живых зализывают свои раны, а павших в бою за королеву оплакивают их матери и вдовы. Они погибли, защищая нас с сыном, и два дня, по приказу короля, Париж пребывал в трауре.
Этой ночью мне было видение: Христос явился ко мне во сне и повелел искупить пролитую по моей вине кровь. Она стоит у меня перед глазами, и Бог направляет меня, приказывая идти без войска, отдавшись на волю провидения. Могу ли я ослушаться гласа Всевышнего? Долг обязывает меня возместить собою понесённую людьми потерю, и я пойду одна, не боясь и всецело полагаясь на волю Господа. Случится так, как угодно Ему; ни один смертный не вправе изменить или отменить предначертанный ему Богом путь.
Бланка замолчала, но присутствующие не расходились. Лишь король либо опекун могли закрыть совет. И они поняли, что королева лишь на короткое время перевела дух. Отпив воды из бокала, она продолжала:
— Королевская власть для каждого смертного, будь то простолюдин, рыцарь или принц, всегда была и остаётся предметом поклонения, а потому не я, а враги должны бояться меня и трепетать перед той, что помазана была на царство вместе с мужем своим. Главенство и нерушимость королевской власти непререкаемы, ибо установлено так Богом, воля которого для всех священна. Пьер Моклерк Бретонский вылеплен из того же теста, что и остальные люди, а потому не посмеет напасть на меня и тем более коснуться меня своими руками, а потому я предстану перед ним без войска, лишь с малой охраной. Пусть не думает, что я его боюсь, пусть знает, что я не имею на это права как королева, как сюзерен, которому обязан повиноваться каждый вассал его королевства.
— С какой же целью, ваше величество, вы едете туда? — пожелал уточнить епископ Парижский. — Правильно ли я понимаю, что вы рассчитываете заставить бретонского правителя прекратить свои выступления против королевской власти?
— Я говорила об этом в самом начале, епископ.
— Но послушает ли он вас? Герцог высокомерен, своенравен. Его отказ и, что ещё хуже, насмешка могут обидеть вас, нанести рану вашей душе. Не лучше ли будет для вас взять с собой слугу Церкви, который сумеет образумить строптивца, привести его к покорности словом Божьим?
— Вы говорите о себе? — спросила Бланка.
— Многие служители Господа в вашем распоряжении, государыня, и один из них перед вами. Как и любой, я готов повиноваться воле королевы-матери.
— Не боитесь, что вас могут взять под стражу вместе со мной или, в худшем случае, лишить жизни?
— Христианин не посмеет поднять руку на своего духовного пастыря, — твёрдо ответил Гийом Овернский. — Не отмолить ему тогда сего греха вовек, и не будет его душе спасения на том свете. Тот, кто не знает этого, не есть христианин.
— Вы забываете, епископ: герцог Бретонской не очень-то жалует духовенство; из-за его вечных ссор со святыми отцами он и получил своё прозвище. Однако благодарю вас за готовность пожертвовать собой во имя правого дела, ибо, несмотря на ваши возражения, печального исхода нельзя исключать. А потому я не возьму вас с собой. Парижане не простят мне, если я оставлю епархию без их духовного отца.
Епископ, сложив крестом руки на груди, коротко поклонился.
— Своё решение я оставляю неизменным, — поднялась Бланка с места, закрывая совет. — Монфор, отберите десять человек, смелых, сильных. Мы выезжаем завтра утром.
Присутствующие, покачивая головами, стали расходиться.
— Что скажешь о моём решении, Бильжо? — спросила Бланка, когда все ушли.
— Ты забыла о письме, королева?
— Я знала, что именно таким будет твой ответ.
— Катрин предупреждает тебя. Думаю, у неё есть к этому основания: ей хорошо известен нрав бывшего зятя.
— Она опасается самого худшего. Но я не думаю, чтобы герцог посмел отобрать у меня свободу.
— Он может отнять больше — жизнь.
— Едва ли он рискнёт — король пойдёт на него войной. Граф Шампанский и Фернан довершат разгром Бретани и Дрё, который начнут королевские войска.
— Его ничто не остановит. Сначала он посадит тебя в клетку — ты станешь для него разменной монетой. Не забывай, король Генрих — его союзник, если не хозяин. Одержав верх, с тобой не станут церемониться.
— Ты боишься за меня, мой верный друг?
— Жаль, здесь нет Катрин, она удержала бы тебя от необдуманного шага.
— Я приняла решение. Гибель несчастных горожан требует искупительной жертвы.
— Потеряв голову, их не вернёшь.
— Думаешь, вернее было бы начать битву и усеять поле сотнями безвинных голов? Нет, Бильжо, пусть погибнет одна, сохранив жизнь многим.
— Я не оставлю тебя, королева. Мы были вместе при жизни, уйдём же на небеса вдвоём.
Бланка поцеловала его в лоб, как мать сына.
— Не думай обо мне, лучше — о моих детях. Твоя жизнь баронам не нужна. Потеряв королеву, ты станешь служить королю. Я поехала бы совсем одна, но одной мне не справиться с грабителями, которых полно на дорогах королевства.
— Мой долг — защитить тебя от них.
Бланка приложила ладонь к его губам:
— Пора на отдых. Молельня ждёт меня.
Всё смолкло. И снова от стены в том месте, где она дала трещину и от неё отвалился небольшой кусок (это оставалось никем не замеченным — с внутренней стороны на стене висел гобелен), отошла шпионка и зловеще проговорила:
— Чудесно! Курица сама кладёт голову под топор, и некому ей помешать. Надеюсь, герцог не упустит такой случай… Но её страж, кажется, пошёл другой дорогой. Странно — обычно они уходят вместе… Не затем ли он пошёл, чтобы… Я должна проследить. Здесь кроется какая-то тайна.
