— Да, Гелинда, только я к тебе не за этим…
Но тут, увидев предостерегающий жест кормилицы и её взгляд, в тревоге метнувшийся к спящим малюткам, Людовик приглушил голос.
— Ты знаешь, что такое Грааль? — спросил он.
Кормилица удивлённо воззрилась на своего питомца.
— Бог мой, дитя моё, что за непонятная у тебя причуда? Где ты слышал это слово и отчего решил, что мне об этом известно? — так же негромко спросила она. — Но идём-ка отсюда — упаси Бог, разбудим деток.
— Пойдём ко мне, там никого нет.
Они вышли из спальни, оставив у дверей постоянно дежурившую здесь няньку, и прошли в кабинет короля. Людовик кивком указал старушке на скамью, сам сел рядом.
— Мне посоветовала обратиться к тебе матушка, — сообщил юный король.
— Так я и подумала. Но где всё же ты слышал это слово? — снова спросила кормилица.
— Прибыли гонцы от сенешаля Каркассона Юмбера де Боже. У него большое войско, но он не осаждает Тулузу, а опустошает равнину. Епископ Гийом говорит, что теперь тулузцам не поможет никто, даже Святой Грааль. Что это? Быть может, речь идёт о ревнителе веры, союзнике еретиков?
Кормилица долго молчала, опустив голову, недвижимая, глядя в пол. Казалось, она о чём-то размышляла, мелко кивая в ответ на свои мысли, порождённые у неё в уме далёкими воспоминаниями. Взгляд её упал на стол, и в глазах её заплясали огоньки свечей, горевших по обеим сторонам стола.
Людовик соскочил на пол.
— Я вижу, Гелинда, ты собираешься посвятить меня в некую тайну. Но я хочу, чтобы её знал и мой брат Робер. Ничего ведь нет дурного в том, что и он услышит твой рассказ? Он граф Артуа, почти что король, и должен знать то же, что и я.
И он выбежал из кабинета. Вскоре он вернулся, но уже со своим братом — принцем Робером, круглолицым, светловолосым, одиннадцатилетним мальчиком. Оба швырнули подушки на пол и, усевшись на них напротив кормилицы, не сводя с неё глаз, принялись слушать.
— По-разному люди говорят и пишут, объясняя значение этого слова, — так начала свой рассказ Гелинда. — По сути, Грааль — священный предмет. У одних это чаша, у других — камень изумруд, выпавший из короны Люцифера, когда летел он с небес на землю, низвергнутый Богом. Но что бы это ни было, Грааль виден только избранным и источает свет, затмевающий пламя свечей.
Поэты видят в этом предмете чашу, из которой пил Христос на Тайной Вечере накануне дня распятия. И вот, когда совершилось зло небывалое, один из учеников Иисуса по имени Иосиф принёс эту чашу на холм и собрал в неё несколько капель священной крови, которая вытекла из раны Христа, нанесённой Ему копьём солдата.
Чаша это или камень, — предмет этот так или иначе святой и хранится в одном из замков, причём в глубокой тайне. Замок этот — и крепость, и храм. Такой только один, и зовётся он Монсегюр, а гору, на которой он стоит, воздвигли титаны.
— Я слышал о нём, там обитают катары, — перебил Робер.
— Выходит, эта чаша у них? — спросил Людовик. — А как же камень?
Кормилица пояснила:
— Если верить некоему поэту Эшенбаху, то это не чаша, а камень из короны дьявола, ибо устроил этот мир он.
— Как… — растерянно пробормотал юный король. — А разве не Бог?
— Так учат отцы католической церкви, мы же думаем иначе. Господь добр, а есть ли в этом мире добро? Нет ничего, кроме зла. Так кто же сотворил мир, если не Люцифер?
Мальчики, раскрыв рты, слушали. Они начинали понимать: кормилица приоткрывает им завесу тайны, о которой знали лишь люди, гонимые Римской церковью.
— А из чего сделана чаша? — спросил Робер.
— Из чистого золота, если верить поэту Кретьену, и украшена она многими самоцветными камнями.
— А камень?
— Большой изумруд; дьявол потерял его, когда летел из рая. Но ангелы не дали ему пропасть, они поймали его и отнесли на землю.
— И где же он теперь?
— Это тайна замка-храма, её знают лишь «совершенные», которые приобщились к высшему знанию.
— А как они к нему приобщились?
— Гермес ответил Послушнику, что Бог поместил все знания в центр чаши и велел доставить её на землю, чтобы из неё черпали те, кто знает, для чего он рождён и мечтает дорасти до Творца. И «совершенные» постигают промысел Божий, ибо чаша эта священна.
— Та, из которой пил Христос?
— «Совершенные» утверждают, что она была вырезана из того самого зелёного камня, который обронил сатана. Так оно и есть, ибо название «Грааль» пошло из Окситании
[43]: по легенде, ученик Христа, Иосиф, высадился с чашей в Провансе. Церковники были убеждены, что катары владеют ею, и призвали крестоносцев в поход против своих же, против христиан.
— Значит, им нужна была чаша? Они мечтали отобрать её у катар? — спросил Людовик.
— Тому, кто станет её обладателем, чаша открывает мудрость жизни и дарует бессмертие. Она — символ «чистого учения». Как же было не завладеть ею под предлогом борьбы с ересью? Но что есть эта ересь, как не истинное учение Христа? Учения этого Церковь боится, ибо исказила его в угоду себе. И не остыл ещё пепел Безье, и не высохла кровь предательски убитого северянами графа Транкавеля, как снова крестоносцы напали на наш край… то есть, я хотела сказать, на катар Окситании.
— Зачем же христиане пытались отнять символ чистой веры у катар?
— Да ведь я говорила уже. Однако есть и ещё причина: христиане — назовём их папистами — подвергли этот символ проклятию; найдя его и уничтожив, они тем самым расправились бы с еретиками, задушив их веру.
— Зачем же им его уничтожать, кормилица, если, как ты говоришь, святые отцы мечтают завладеть этой чашей, дарующей бессмертие? — задал резонный вопрос Людовик.
— Этого я не могу сказать с уверенностью, — развела руками Гелинда. — Кто знает, что творится в умах святых отцов? Говорю только то, что сама слышала от людей, избегающих со славу Грааля креста.
— Катары, стало быть, не поклоняются кресту?
— Божественная природа Иисуса Христа не позволяет им этого делать. Мы отрицаем… они отрицают этот символ. Крест — орудие дьявола.
Мальчики недоумённо и в страхе переглянулись. Ветерком ереси потянуло на них.
— Значит, крестоносцы не нашли Грааль, если до сих пор идёт война с еретиками? — спросил король.
— И никогда не найдут.
— Но ведь ты говорила, он в Монсегюре. Рыцари возьмут штурмом замок и завладеют символом катаров!
Гелинда поняла, что сказала лишнее. Не следовало так откровенничать.
