— Должно быть, вам почудилось, — сказал пикардиец, — там никого нет.
— Должно быть, — натянуто улыбнулась дама и прибавила, возвращая кувшин: — Так помни, о чём мы условились. После полуночи!.. Неси же своё вино, Ганимед, да не пей сам, — тебя изобличат, и тогда не миновать плетей.
— Это верно, ведь я несу его для…
— До встречи же, мой рыцарь!
Дама махнула рукой и сбежала с лестницы. Вдали послышались её торопливые шаги.
Жавель постоял ещё какое-то время, с улыбкой прислушиваясь к звуку этих шагов, постепенно затихающему в глубине коридора, потом решительно зашагал наверх, полный самых радужных надежд. Ему остался всего один марш.
А «Бланка Вандомская», остановившись в свете ущербной луны и оглянувшись, точно опасаясь преследования, сузив глаза, хищно заулыбалась:
— Глупец! Ему и невдомёк, что этот день окажется последним в его жизни.
Накинув поверх маски ещё и вуаль, она быстро стала удаляться с этого места.
Глава 10. Последняя злая шутка памяти
Оставшись вдвоём, Бланка и Агнесса повели неторопливый разговор. О чём — нам неизвестно, но мы вполне можем послушать конец этой любопытной беседы.
— Кто же ещё, кроме Церкви, придёт на помощь беднякам? — говорила Бланка. — Однако, негодуя в адрес знати, живущей разбоем, порою даже отлучая её, она не может не думать и о себе, ибо защищая простонародье, она защищает и саму себя.
— Ах, мадам, мы с вами говорим о чёрном духовенстве, но есть и белое, — возразила Агнесса. — Епископы, архиепископы — всё это, по сути, та же знать, неотделимая от светской. И если уж говорить о вилланах, то их так же притесняет аббат, как и барон.
— Простолюдин ропщет испокон веков; страдает от этого государство, — отвечала Бланка. — Епископ Иоанн из Солсбери пишет в своём труде, что когда народ недоволен, то королевство — есть правитель, поражённый подагрой. Но как виллану быть довольным? Разбой баронов, бесконечные войны, ливни или засуха, удвоенные и даже утроенные подати, поборы и вымогательства — всё это ложится на плечи сельского труженика. Он живёт в нужде, он бесправен, обречён на страдания, но вынужден содержать духовенство и знать.
— Как могли бы мы существовать, если бы не селяне, горожане, — словом, простолюдины? — продолжала мысль королевы-матери собеседница. — Ведь они кормят и содержат нас: пашут землю, сеют, собирают урожай, терпя порою голод и холод; и всё это ради нас, ради того, чтобы его господину жилось сытно и уютно в его замке. Ах, мадам, как больно смотреть на унижения, которые испытывает народ. Стоит ли удивляться, что, доведённый до отчаяния, он берётся за оружие? Вы, ваше величество, хорошо осведомлены об этом.
— Безусловно, — кивнула королева-мать. — Однако, как известно, деревенские жители нередко избирают иной путь — бегут от своих мучителей. Восстают же в том случае, когда это не помогает. Пример тому — Нормандия; королём тогда был Филипп, мой свёкор. Они хотели убить аббата Мон-Сен-Мишеля.
— Что же, удалось им это?
— Автор поэмы об этом не сообщает. А году приблизительно в десятом или двенадцатом орлеанские селяне отказались платить епископу десятину шерстью. Тот пригрозил отлучением. Тогда они осадили его замок и, думается, убили бы его, но он улизнул. Лет десять тому назад простолюдины во Фландрии восстали против десятины на рыбу и убили двух священников.
— Как Бог позволяет это, ведь монахи — слуги Божьи! — изумилась Агнесса. — Как может Он допускать такое издевательство над людьми? Я говорю о безжалостном угнетении народа. Господь завещал уважать малых и сирых, превозносил бедность.
— Как может Он, спрашиваете вы, допускать жестокое обращение с людьми? — усмехнулась Бланка. — Приходилось ли вам заглядывать в Ветхий Завет?
— Мне доводилось читать о деяниях Господа во славу избранного Им народа Израиля.
— Должно быть, Агнесса, вы невнимательно читали либо не особо задумывались над текстом.
— Что же может быть там такого, что способно подорвать веру человека в Бога или подвергнуть критике Его деяния?
— Жестокость, бессердечность, призыв к массовым убийствам — вот чем дышат страницы Библии, графиня. И призывает к этому всему, как это ни покажется ужасным, тот, кто создал этот мир.
— О мадам, что вы такое говорите?! — ужаснулась Агнесса, точно узрела воочию конец света. — Как же это может быть? Бог милосерден, добр и любит людей. Зачем тогда он создал человека?
— Чтобы насмехаться над ним, призывать его к войнам, жажде наживы, кровосмешению и убийству. Не верите? Так послушайте. Бог сказал нашему праотцу Аврааму: «Возьми сына твоего единственного, Исаака, и принеси его во всесожжение на одной из гор, где я укажу тебе». Как думаете, от большой любви к избранному Им патриарху проявил Он такую жестокость?
— Но это всего лишь испытание, — возразила Агнесса. — Неужто Бог допустил бы подобное убийство?
— И как повернулся у Него язык сказать такое! И кому? Отцу! А тот — глупее барана или совсем уже без мозгов, ведь ещё мгновение — и он убил бы сына в угоду Богу. Говорите, испытание? Зачем же Ему вздумалось прибегать к этому? Разве не было Ему заранее известно, что сделает Авраам?.. Но вот ещё пример. Содом. Всех жителей его, от мала до велика, два ангела, запертые в доме Лота, поразили слепотой. Те, — имеются в виду жители, — видите ли, покушались на них. Что же, другого способа не нашли эти ангелы, как ослепить даже малых детей? Злодейство, не иначе, но посланы были эти ангелы Богом и делали всё согласно Его воле.
— Ваше величество, пощадите мои уши! — Агнесса заломила руки на груди. — Ведь то, о чём вы говорите, — не что иное, как…
— Богохульство, хотите вы сказать?
— Если не хуже.
— Ага, значит, ересь? Но что вы скажете, к примеру, вот на это. Помимо поборов, народ платит попам десятину от своего урожая. А род поповский, то есть духовенство, пошёл от некоего Левия. Тот, как вы, вероятно, помните, был братом Дины, которую соблазнил Сихем, житель города. Однако этот Сихем обещал жениться на девушке. Но евреи не поверили ему и ночью вырезали всех жителей города, причём вдвоём — этот Левий и с ним его брат. Потом они разграбили город и увели с собой весь скот. Так кто же они, два сына Иакова, как не грабители и убийцы? И каков после этого Бог, допустивший такое злодеяние?.. Но к чему так далеко ходить, Агнесса? Резня в Безье, потом в Марманде… Тысячи трупов! Реки крови! Этот поход напоминает мне один эпизод из Библии, где Моисей вооружил банду левитов и вырезал три тысячи человек во славу Бога. Они, видите ли, сделали себе золотого тельца и молились ему, а не Господу. И сказал левитам Моисей: «Берите свои мечи и убивайте каждый брата своего, сына своего, друга своего. Так велит Бог Израиля. И да ниспошлёт Он вам за это благословение».
— В самом деле, есть что-то схожее с походом на еретиков, — заметила собеседница.
