— Зачем она к тебе подошла? Чего она от тебя хотела? Какой у вас был разговор? И кто она? Твоя сообщница? Отвечай!
— Я видел её впервые в жизни… Она попросила дать ей напиться.
— Попросила дать ей напиться? И ты, зная, что несёшь это вино королеве, позволил этой незнакомке испить из кувшина?
— Она так меня умоляла, монсеньор… Я не смог ей отказать.
— Ты лжёшь! Ты никогда не сделал бы этого, не получив взамен залога любви. Именно с этих позиций начала с тобой беседу неизвестная дама, ведь так?
Жавель молчал. Что сказать дальше, он не знал. Спина ныла, будто он лежал обнажённым на остриях гвоздей.
— Палач!
— Я всё скажу! — взмолился Жавель, с ужасом глядя на дубинку, которая поднялась над его рукой. — Мог ли я выполнить её просьбу, не начни она со мной разговора о любви, о предстоящей ночи, которую она мне обещала…
— Имя этой дамы!
— Имя… имя… Монсеньор, я забыл.
Тибо бросил выразительный взгляд на палача. Дубинка тотчас обрушилась на руку, дробя кости от локтя до запястья. Жавель дико закричал. Сквозь рёв услышали его голос:
— Графиня! Её зовут Бланка! Бланка Вандомская…
В толпе придворных вскрикнула какая-то дама. Все расступились. Перед королевой и графом Шампанским стояла, без кровинки в лице, настоящая графиня Бланка Вандомская. Все взоры устремились на неё. Не выдержав этого, она стала медленно оседать и упала бы без чувств, не поддержи её вовремя Аршамбо вдвоём с кардиналом.
Все молчали. Чудовищное обвинение нависло над графиней, и надлежало немедленно же выяснить всё до конца. Вандомский дом предан короне, здесь никогда не было мятежников и предателей. И вдруг такое! Требовалось тотчас же допросить графиню, но она лежала на полу (!) без чувств. Приходилось ждать. Но ожидание затягивалось. Принесли ведро и довольно бесцеремонно окатили представительницу дома Вандомов холодной водой. Подействовало. Она открыла глаза. Ей помогли подняться на ноги. Тибо дал знак, графиню подвели ближе. Она хотела что-то произнести, но только раскрыла рот, промямлила что-то невнятное, и тотчас её губы сомкнулись. Обвинение было неслыханным, чудовищным, она никак не могла поверить, что ей станут инкриминировать такое злодеяние. Королева смотрела на неё с удивлением, сама не веря тому, что услышала, а графиня умоляющими глазами глядела на людей, не знала, что сказать в своё оправдание, и терзалась этим.
На выручку, как ни странно, пришёл Тибо.
— Эта? — указал он рукой на Бланку Вандомскую, поворачивая голову Жавелю.
Тот глядел какое-то время, что-то мучительно соображая, припоминая, сопоставляя, и неожиданно для всех объявил:
— Та была выше ростом.
— Значит, это не она?
— Не похожа.
— Так. А её лицо? Ты ведь видел его, не так ли?
— Монсеньор, я не видел её лица.
— Как! — оторопел Тибо. — С кем же ты тогда беседовал? Уж не дьявол ли обещал тебе райскую ночь в своих объятиях?
— Должно быть, и вправду со мной любезничал сам сатана, принявший облик женщины в маске.
— В маске? Пусть так. Но хоть что-то ты запомнил? Маска скрывала глаза. Остаются лоб, нос, губы…
— Губы! — вскричал Жавель столь обрадованно, словно от этого зависела его жизнь. — Графиня улыбалась. Я запомнил её улыбку. Если хотите, я мог бы… Пусть эта дама улыбнётся… и пусть скажет что-нибудь. Я хорошо помню её голос.
Тибо в упор взглянул на Бланку Вандомскую.
— Мадам, у вас есть возможность обелить себя, оказавшись, таким образом, вне подозрений. Вы слышали, что сказал этот человек? Вам надо всего лишь улыбнуться ему.
— Ему?! Я должна улыбаться этому негодяю, посмевшему обвинять меня в покушении на убийство её величества королевы? Мне — улыбнуться после того, что я здесь услышала в свой адрес? Никогда!
— Поймите, это для вашего же блага, — попробовала уговорить её королева.
Но графиня упорно молчала, назло сделав обиженное лицо.
Помощь пришла неожиданно и оттуда, откуда и следовало.
— Это не её голос, — послышалось с пола.
Все поглядели на Жавеля. Мотая головой, он повторял:
— Она говорила не так, не так… не таким голосом.
Королева-мать пошла на хитрость. Подойдя к Бланке Вандомской, она с улыбкой легонько обняла её и сказала:
— Как и следовало ожидать, графиня, произошла ошибка. Ах, я так рада, позвольте же мне вас обнять.
Растроганная, изрядно понервничав, графиня прослезилась. Но то были слёзы радости, и они не могли не сопровождаться пусть лёгкой, но всё же улыбкой.
— Смотри! Ты видел? — вскричал Тибо. — Эта дама только что улыбнулась. Знакома ли тебе её улыбка?
К всеобщему облегчению, Жавель во второй раз замотал головой.
— Нет, монсеньор. Улыбка той дамы была другой.
— Другой? Какой же?
— Обворожительной. И у неё был большой рот с пухлыми губами.
Как по команде, взоры присутствующих вновь устремились на Бланку Вандомскую, точнее, на её губы, словно до этого никто никогда их не видел. И тотчас все бросились её обнимать и просить прощения за возникшие поневоле подозрения: у графини был маленький рот и тонкие губы.
— Выходит, ты нам солгал? — снова устремил гневный взор на распростёртого на полу Жавеля граф Шампанский.
— Я не стал бы лгать, если бы истина не была для меня дороже.
— Истина?
— Именно таким именем, которое вы слышали, назвала себя та дама.
— Что ещё можешь ты сказать о ней?
— Ничего, кроме того, что дал ей напиться.
— Дал ей напиться? Но где ты сам был в это время?
— Стоял рядом, где же мне быть.
— И видел, как она пила?
— Я отвернулся в это время.
— Отвернулся? Почему? По своей воле или?..
— Она заставила меня. Ей почудились шаги на лестнице.
Тибо даже отпрянул. Более удобного момента и придумать нельзя. Картина вырисовывалась зловещая и бесспорная в своей ясности. И тут Тибо вспомнил про одну деталь, дававшую последний ключ к разгадке тайны.
— Дама была в перчатках? — спросил он.
— Нет, монсеньор, я помню это точно.
— Почему?
— Поверх перчаток обычно не надевают колец.
— Стало быть, на руке дамы было кольцо?!
— Перстень. Я видел его. С плоской гранью, на среднем пальце.
Тибо бросил выразительный взгляд на медика. Тот кивнул. Тибо выпрямился. Картина преступления приобрела законченный вид. В замке отравительница! Локуста! Агнесса выпила яд, который в первом столетии нашей эры погубил Британика. И эта Локуста, быть может, даже среди придворных — стоит и, глядя на дело рук своих, старательно поджимает губы! Не теряя времени, надо всех дам предъявить взору виночерпия. Если она здесь, он тотчас узнает её — по росту, голосу и, быть может даже, по запаху духов!
