* * *
Я закончил работу над «Огнями рампы» и обнаружил, что по сравнению с другими фильмами меньше всего волнуюсь о том, будет фильм успешным или нет. Мы устроили частный просмотр для друзей, и фильм им очень понравился. Мы начали думать о поездке в Европу, потому что Уна хотела, чтобы дети учились в европейской школе, подальше от влияния Голливуда.
Я сделал запрос о разрешении на обратный въезд в Америку, но прошло уже три месяца, а ответа так и не было. Тем не менее я продолжал улаживать свои дела, готовясь выехать из страны. Все налоги были заплачены, декларации поданы. Но как только в Налоговой службе США узнали, что я уезжаю в Европу, то тут же обнаружили, что я им должен. Они заявили, что я не заплатил шестизначную сумму, и потребовали оставить два миллиона долларов на депозите в качестве обеспечения долга. Это было ровно в десять раз больше, чем долг, о котором они заявили. Шестое чувство подсказывало мне, что я не должен ничего оставлять на депозите, и я немедленно обратился в суд, требуя срочного рассмотрения дела. В результате мы договорились о вполне приемлемой дополнительной сумме налогов, которая была выплачена. Я снова подал прошение для въезда в США, и снова безрезультатно прождал несколько недель. Тогда я отправил в Вашингтон письмо, в котором написал о своем намерении выехать из страны независимо от того, дадут мне въездную визу в Штаты или нет.
Через неделю мне позвонили из Иммиграционного департамента и сказали, что хотели бы задать несколько дополнительных вопросов у меня дома. Я ответил, что они могут приехать и задать свои вопросы в любое время.
Я провел их на веранду. Женщина вытащила из чехла пишущую машинку и поставила ее на маленький столик. Остальные сели на кушетку, удерживая свои чемоданчики на коленях.
Вскоре к нам приехали трое мужчин и женщина, у которой оказалась портативная пишущая машинка. У других в руках были одинаковые чемоданчики, вероятнее всего, с записывающей аппаратурой. Старшим группы был высокий худой мужчина лет сорока, приятного вида и с проницательным взглядом. Их было четверо против меня одного, и я поздновато подумал, что нужно было пригласить моего адвоката, но в любом случае мне было нечего скрывать.
Старший извлек из портфеля объемистое досье и аккуратно положил его на стол перед собой. Затем он так же аккуратно начал просматривать страницу за страницей.
– Чарльз Чаплин – это ваше настоящее имя?
– Да.
– Некоторые утверждают, что ваше имя… – тут он произнес какое-то иностранное имя, – и что вы родом из Галиции.
– Нет, мое имя – Чарльз Чаплин, так же звали моего отца. Я родился в Англии, в Лондоне.
– Вы говорите, что никогда не были коммунистом?
– Никогда. Я никогда в жизни не был членом ни одной политической организации.
– Вы произнесли речь, в которой обратились к собравшимся со словом «товарищи», что вы имели в виду?
– Именно то, что и означает это слово. Посмотрите в словаре. Коммунисты не обладают исключительными правами на это слово.
Он продолжал задавать подобные вопросы, а потом вдруг спросил:
– Вы прелюбодействовали?
– Послушайте, – сказал я, – если вам нужна чисто техническая причина, чтобы выдворить меня из страны, то так и скажите, тогда я буду готовиться к отъезду по-другому, потому что не хочу оказаться персоной нон-грата где-либо еще.
– Нет, что вы, это вопрос из анкеты на въезд в страну.
– Дайте, пожалуйста, определение слову «прелюбодеяние».
Мы оба посмотрели значение этого слова в словаре.
– Пусть это будет «соитие с чужой женой», – сказал он.
– Насколько мне известно, нет, – сказал я, сделав паузу.
– Если бы на нашу страну напали, вы воевали бы за нее?
– Конечно, я люблю эту страну, здесь мой дом, я здесь прожил около сорока лет.
– Но вы так и не стали ее гражданином.
– В этом нет ничего противозаконного. Тем более что именно здесь я плачу налоги.
– Почему же вы следуете линии партии?
– Если вы расскажете мне, что такое «линия партии», то я скажу вам, следую я ей или нет.
Последовала пауза, которую я прервал своим вопросом:
– А вы знаете, как я попал во все эти неприятности?
Он покачал головой.
– Оказал услугу вашему правительству.
Он удивленно приподнял брови.
– Посол США в России должен был произнести речь на митинге в Сан-Франциско в рамках оказания военной поддержки России, но в последний момент заболел ларингитом, и высшие чиновники вашего правительства обратились ко мне с просьбой выступить вместо посла, и вот с тех пор мне выкручивают руки.
Меня допрашивали целых три часа, а через неделю позвонили и попросили зайти в департамент иммиграции. Мой адвокат заявил, что не отпустит меня одного, – «они могут снова устроить вам допрос».
Когда мы приехали, меня встретили так сердечно, как нигде более. Начальник департамента – добряк лет сорока, буквально рассыпался в извинениях:
– Извините, что заставили вас ждать, мистер Чаплин. Но теперь, когда мы открыли наше отделение здесь, в Лос-Анджелесе, мы будем работать оперативнее, нам не нужно теперь отсылать документы в Вашингтон. У меня к вам только один вопрос. Мистер Чаплин, как долго вы намерены оставаться за границей?
– Не более шести месяцев, – ответил я, – мы едем немного отдохнуть.
– Если вы останетесь на более долгий срок, вам необходимо будет просить продления визы для въезда в страну.
Он оставил документ на столе и вышел из комнаты. Мой адвокат быстро взглянул на него.
– Да, вот оно! – сказал он. – Это разрешение.
Начальник департамента вернулся и подал мне ручку.
– Не распишитесь ли здесь, мистер Чаплин? И конечно же, вам еще надо получить остальные бумаги для выезда.
Я подписал документ, за что получил одобрительное похлопывание по спине.
– Вот ваша въездная виза. Желаю хорошо отдохнуть, Чарли, и возвращайтесь быстрее домой!
Была суббота, а утром в воскресенье мы отправлялись на поезде в Нью-Йорк. Я хотел, чтобы у Уны был доступ к моему депозитному сейфу на случай, если вдруг что-нибудь со мной случится, – там хранились почти все мои сбережения. Но Уна все откладывала подписание бумаг в банке. А теперь наступил наш последний день в Лос-Анджелесе, и до закрытия банка оставалось всего десять минут.
– У нас всего десять минут, поторопись, – сказал я.
В подобных ситуациях Уна превращается в настоящего канительщика.
– А мы не можем сделать это, когда вернемся обратно? – спросила она.
Я продолжал настаивать, и правильно сделал, так как в ином случае мы бы провели остаток нашей жизни в попытках вывезти свои имущество и накопления из страны.
