* * *
В Лондоне мы иногда встречались с друзьями, среди которых были Сидни Бернстайн
[162], Айвор Монтегю
[163], сэр Эдуард Беддингтон-Беренс
[164], Дональд Огден Стюарт
[165], Элла Уинтер
[166], Грэм Грин
[167], Дж. Б. Пристли
[168], Макс Рейнхардт и Дуглас Фэрбенкс-младший. Мы редко встречались со многими из них, но меня утешала уже одна мысль, что они есть. Это как во время долгого плавания ты уверен, что в одном из портов всегда найдешь добрых старых знакомых.
В один из наших приездов в Лондон нам передали, что Хрущев и Булганин
[169] хотят познакомиться и приглашают нас на прием, организованный Советским посольством в отеле «Кларидж». Мы приехали, когда вестибюль отеля был заполнен большим количеством улыбавшихся и возбужденных гостей. С помощью одного из представителей посольства мы стали пробираться сквозь толпу. Внезапно в противоположной стороне зала мы увидели Хрущева и Булганина, они тоже пытались пробраться сквозь толпу, но им это никак не удавалось, и, судя по раздраженным лицам, они решили отступить назад.
Но даже в минуты сильного раздражения Хрущев не терял чувства юмора. Как только он отправился к выходу, наш сопровождающий громко крикнул:
– Хрущев!
Тот только отмахнулся, всем своим видом показывая, что устал от всей этой толкотни.
– Хрущев! Чарли Чаплин! – закричал наш спутник.
И вот тут и Хрущев, и Булганин остановились, обернулись и разом улыбнулись. Мало сказать, что я был польщен, – я был чрезмерно польщен. Прямо среди толпы людей нас представили друг другу.
Честно говоря, эта «угроза» не очень-то обеспокоила меня. Я был глубоко уверен в том, что наши великолепные фильмы – прекрасное оружие в борьбе с любыми конкурентами. Но другие так не думали.
Нам удалось стать в кружок, чтобы сфотографироваться. Из-за шума и гама я не мог ничего сказать.
– Давайте пройдем в другую комнату, – предложил Хрущев.
В толпе наши намерения не остались незамеченными, и великая битва за место рядом с Хрущевым возобновилась с новой силой. С помощью четверых помощников нам удалось вырваться из объятий напирающих гостей и скрыться в соседней комнате. Оказавшись там, мы все как по команде громко вздохнули. Теперь у меня появился шанс хоть что-то сказать. Накануне Хрущев произнес великолепную речь о добрых намерениях, с которыми он приехал в Лондон. Она была словно луч солнца, пробившийся сквозь облака, о чем я ему и сказал, добавив, что она вселяет надежду о мире в сердца миллионов людей.
Нас перебил американский журналист:
– Господин Хрущев, как я знаю, ваш сын провел всю ночь, развлекаясь в Лондоне.
Хрущев с усмешкой ответил:
– Мой сын – серьезный молодой человек, он усердно учится и скоро станет инженером, но я очень надеюсь, что он все же находит время повеселиться.
Через несколько минут Хрущеву сообщили, что с ним хотел бы встретиться мистер Гарольд Стассен
[170]. Хрущев с хитрой улыбкой повернулся ко мне:
– А вы не будете возражать, ведь он – американец?
– Совсем нет, – засмеялся я в ответ.
Чуть позже в комнату с трудом протиснулись мистер и миссис Стассен и мистер Громыко
[171]. Хрущев извинился, сказав, что присоединится к нам через несколько минут, и отошел в дальний угол комнаты вместе со Стассеном и Громыко.
Чтобы поддержать разговор, я спросил у миссис Громыко, собирается ли она возвращаться в Россию. Она ответила, что едет обратно в США. Я заметил, что они с мужем уже очень долгое время работают в Америке. Она смущенно рассмеялась и сказала:
– А я совсем не против, мне там нравится.
– Не думаю, что настоящая Америка – это Нью-Йорк или Тихоокеанское побережье. Лично я очень люблю Средний Запад, который гораздо интереснее, особенно такие места, как Северная и Южная Дакота, Миннеаполис и Сент-Пол. Именно там живут настоящие американцы.
– О! Я так рада услышать это от вас! Мы с мужем из Миннесоты! – внезапно воскликнула миссис Стассен, затем немного нервно засмеялась и повторила: – Я так рада!
Думаю, она ожидала, что я буду проклинать Америку, пытаясь отыграться за все удары, которые получил от этой страны. Но я не чувствовал злости, а если бы даже и почувствовал, то ни за что бы не обрушил ее на такую очаровательную женщину, как миссис Стассен.
Я понял, что серьезная беседа Хрущева с собеседниками затянулась, и мы с Уной решили откланяться. Заметив, что мы встали, Хрущев покинул Стассена и подошел к нам, чтобы попрощаться. Мы пожали друг другу руки, и я посмотрел на Стассена. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел прямо перед собой. Я попрощался, обратившись ко всем, за исключением американского посла, и считаю, что с дипломатической точки зрения поступил правильно. В целом же Стассен произвел на меня неплохое впечатление.
Следующим вечером мы с Уной ужинали в «Гриле», одном из ресторанов в гостинице «Савой». Мы уже заканчивали десерт, когда перед столиком остановились сэр Уинстон Черчилль и его супруга. Я не видел Черчилля, да и не общался с ним с 1931 года. После премьеры «Огней рампы» мне позвонили из «Юнайтед Артистс» наши дистрибьюторы и спросили о разрешении показать фильм Уинстону Черчиллю в частном порядке, у него дома. Я ответил, что буду весьма польщен. Через несколько дней я получил прекрасное письмо, в котором сэр Уинстон благодарил меня и рассказывал, как ему понравился фильм.
И вот теперь Черчилль скалою нависал над нашим с Уной столиком.
– Так-так! – сказал он.
Мне послышались какие-то осуждающие нотки в этом его «так-так».
Улыбаясь, я вскочил со стула и представил Уну, которая уже собралась уходить. После этого я попросил разрешения присоединиться к Черчиллям на чашку кофе. Леди Черчилль сказала, что прочитала в газетах о нашей с Хрущевым встрече.
