– Думаю, вам интересно узнать подробности дела, – доверительно сказал нам шериф. – За этим парнем числится много темных делишек. Во время ареста в Сент-Луисе он попросил разрешения зайти в свою комнату забрать кое-какую одежду из чемодана, а сам вдруг выхватил пистолет и убил полицейского, после чего сбежал в Калифорнию, где его арестовали за кражу со взломом и посадили на три года. Когда он выходил из тюрьмы, мы с прокурором уже поджидали его. Это дело совершенно ясное – мы обязательно его повесим, – с уверенностью завершил он свой рассказ.
Мы с Андерсоном прошли в их купе. Шериф был общительным коренастым мужчиной c улыбкой на лице и смешинкой в глазах. Окружной прокурор выглядел гораздо серьезнее.
Шериф представил нас прокурору и предложил присесть, а потом повернулся к бандиту.
– А это наш Хэнк, – сказал он, – мы везем его обратно в Сент-Луис, где у него очень большие проблемы.
Хэнк иронично усмехнулся, но не сказал ни слова. Это был высокий худой мужчина в возрасте ближе к пятидесяти. Он пожал руку Андерсону и сказал:
– Брончо Билли, я много раз видел вас в кино, и, ей-богу, вы здорово обращаетесь с оружием и грабите как надо – куда другим до вас!
Обо мне Хэнк почти ничего не знал, он сказал, что просидел в Сан-Квентине три года, а за это время «снаружи столько всего произошло, что и не уследишь».
Несмотря на то что все были общительны, чувствовалось напряжение. Я толком не знал, о чем еще можно поговорить, поэтому просто сидел и улыбался, слушая, что рассказывал шериф.
– Да, жизнь штука непростая, – вздохнул Брончо Билли.
– Ну, а мы сделаем эту жизнь лучше, что скажешь, Хэнк? – спросил шериф.
– А как же, – хрипло ответил Хэнк.
Тут шериф пустился в назидания:
– Я так и сказал Хэнку, когда он вышел из Сан-Квентина: если ты с нами по-хорошему, то и мы с тобой так же. Мы не хотим надевать наручники и шума не хотим тоже, все, что используем, так это окову.
– Окову? Это что такое? – спросил я.
– Никогда раньше не видели? – удивился шериф. – А ну-ка, Хэнк, подтяни штанину!
Хэнк подтянул, и мы увидели никелированную стальную манжету толщиной в три дюйма, плотно сидящую на лодыжке. Весила манжета около восемнадцати килограммов. Шериф начал рассуждать о новых типах кандалов и наручников, о резиновых внутренних прокладках для удобства заключенных.
– Он что, спит с этой штукой на ноге? – спросил я.
– Ну, это когда как, – сказал шериф, поглядывая на Хэнка, который откровенно-зловеще посмотрел в ответ.
Мы просидели вместе до обеда, и разговор зашел о том, как Хэнка арестовали во второй раз. Как объяснил нам шериф, между тюрьмами существует специальный канал информации, позволяющий обмениваться данными о заключенных, такими как отпечатки пальцев и фотографии. Именно это и помогло понять, что Хэнк тот, кого они ищут. И вот в день, когда Хэнка выпустили из тюрьмы, они уже поджидали его снаружи.
– Да, – сказал шериф, с улыбкой поглядывая на заключенного своими маленькими глазками, – мы ждали его на противоположной стороне дороги, и вот он вышел из боковой двери в воротах тюрьмы.
Шериф потер нос указательным пальцем, ткнул им в сторону Хэнка и с дьявольской улыбкой на лице медленно и раздельно добавил:
– Я и подумал: это наш парень!
Андерсон и я были словно зачарованы его рассказом, а шериф продолжал.
– Итак, мы заключили сделку. Он будет паинькой, и мы будем относиться к нему хорошо. Мы сводили его на завтрак, где он получил свою яичницу с беконом и оладьи. А теперь сидит в вагоне первого класса. Это лучше, чем быть в клетке в кандалах и наручниках.
Хэнк ухмыльнулся и пробормотал:
– Если бы хотел, то дал бы вам жару около тюрьмы.
Глаза шерифа превратились в ледышки:
– Вряд ли тебе стало бы от этого лучше, Хэнк. Это лишь задержало бы нас ненадолго. Ведь скажи, в первом классе лучше и удобнее?
– Да вроде того, – сказал Хэнк с паузами.
Мы приближались к пункту следующего заключения Хэнка, и тут он заговорил о тюрьме в Сент-Луисе. Он даже наслаждался предвкушением того, как встретят его другие заключенные:
– Я вот думаю, как эти чертовы гориллы встретят меня в тюряге? Наверняка ведь отнимут и табак, и сигареты!
Отношение шерифа и окружного прокурора к Хэнку напоминало нежность матадора к быку, которого он убьет. Они сошли с поезда в последний день декабря, пожелав нам счастливого Нового года. Хэнк пожал нам руки, мрачно сказав, что все хорошее когда-нибудь кончается. Нам трудно было пожелать ему что-либо в ответ. Он совершил самое жестокое преступление, и все же я поймал себя на том, что пожелал ему удачи, когда он, хромая, выбирался из вагона со своей тяжеленной «игрушкой» на ноге. Позже мы узнали, что по приговору суда он был повешен.
* * *
Когда мы добрались до Чикаго, нас встретил менеджер студии, но это был не мистер Спур. Как нам сказали, Спур уехал по делам в Нью-Йорк и вернется не раньше чем после новогодних праздников. Я не думал, что отсутствие Спура имело какое-либо значение, потому что вряд ли что-нибудь могло измениться на студии за это время. Новый год я встретил вместе с Андерсоном и его семьей, а на следующий день он отправился назад в Калифорнию, заверив меня, что как только Спур вернется в Чикаго, он все устроит, в том числе решит вопрос с десятью тысячами долларов в качестве бонуса.
Студия находилась в одном из промышленных районов города, в здании бывшего склада. Утром я там появился, но Спура не было, как не было и никаких указаний по поводу моей работы. Я тут же почувствовал, что что-то пошло не так и в офисе знают гораздо больше, чем говорят. Откровенно говоря, меня это мало беспокоило, я знал, что хороший фильм мог быстро решить все проблемы. Поэтому я обратился с вопросом к менеджеру, знает ли он, что со мной должны сотрудничать все, кто работает на студии, и что у меня есть карт-бланш на использование всего студийного оборудования.
– Да-да, конечно, – ответил он, – мистер Андерсон оставил нам четкие инструкции по этому поводу.
– В таком случае я немедленно приступаю к работе.
– Очень хорошо, на первом этаже вы найдете главу нашего сценарного отдела мисс Луэллу Парсонс, она даст вам сценарий.
– Мне не нужны чужие сценарии, – не сдержался я, – я сам их пишу.
Я был настроен весьма воинственно, потому что люди вокруг относились к работе с полным безразличием, – они выглядели как клерки или агенты страховой компании, снующие со своими бумагами по офису. С точки зрения бизнеса это впечатляло, а вот с точки зрения кинопроизводства – вовсе нет. На верхнем этаже клерки из различных отделов занимали свои места на манер кассиров, сидящих в своих клетушках за зарешеченными окошками.
О творческой атмосфере тут и речи не шло. Ровно в шесть часов вечера электричество отключали независимо от того, работал режиссер на съемочной площадке или нет. Ровно в шесть все расходились по домам.
