Сидни встретил меня на лимузине на 125-й улице, он сильно нервничал, был крайне взволнован и даже разговаривал со мной шепотом:
– Что ты обо всем этом думаешь? На вокзале толпы людей ждут тебя с раннего утра, а газеты печатают новости о твоем путешествии от самого Лос-Анджелеса.
Он показал мне газету с огромным заголовком: «Он уже здесь!» Другой заголовок гласил: «Чарли скрывается!» По дороге в отель Сидни сказал, что подготовил сделку с корпорацией «Мьючуал Филм», согласно которой я получу шестьсот семьдесят тысяч долларов – они будут выплачиваться по десять тысяч в неделю, а сто пятьдесят тысяч долларов – в качестве бонуса сразу же после страховой проверки и подписания контракта. У него был назначен деловой обед с юристом, который должен был закончиться только к вечеру, поэтому он только довез меня до отеля «Плаза», где забронировал номер. Мы условились встретиться следующим утром.
«Вот я один», – сказал когда-то Гамлет. В тот вечер я гулял по улицам, заглядывал в витрины магазинов, бесцельно стоял на перекрестках. Что со мной происходит? Я достиг вершины своей карьеры, одет с иголочки, только идти-то некуда. Как люди узнают друг о друге? Как они понимают, кто интересен, а кто нет? Казалось, что все в этом мире знают меня, я же не знаю никого. Я углубился в самоанализ, начал всячески жалеть себя, распространяя вокруг волны меланхолии и депрессии. Помню, как один из успешных актеров «Кистоун Студио» сказал мне однажды: «Ну что, Чарли, вот мы и приехали, а теперь-то куда?» «А куда мы приехали?» – спросил я в ответ.
Я вспомнил о совете Нэта Гудвина: «Держись подальше от Бродвея!» Но Бродвей и так был для меня пустыней. Я подумал о старых друзьях, которых мне хотелось бы увидеть, но все они были в объятиях Бродвея и успеха. Да и вообще, есть ли они у меня, эти друзья, в Нью-Йорке, Лондоне или где-либо еще? Мне нужно было срочно встретиться с кем-то особым, например с Хетти Келли. Я ничего не слышал о ней с тех пор, как начал заниматься кино, ее реакция наверняка позабавила бы меня.
Она жила в Нью-Йорке вместе с сестрой – миссис Фрэнк Гулд. Я дошел до Пятой авеню, 834, – это был адрес сестры – и постоял немного напротив, думая, дома Хетти или нет. У меня так и не хватило смелости позвонить. Она, конечно, могла выйти совершенно случайно, и тогда мы бы столкнулись с ней нос к носу. Я прождал минут тридцать, прохаживаясь вверх и вниз по улице, но никто не вошел и не вышел.
Я зашел в ресторан «Чайлдс» на Колумбус-сёркл и заказал кофе и пшеничные кексы. Меня небрежно обслужили, не очень-то глядя в мою сторону, пока я не попросил официантку принести еще один кусочек масла. И вот тут она меня узнала. По залу прошла цепная реакция, и все – и в зале, и на кухне – глядели на меня во все глаза. В конце концов мне удалось пробраться через толпу, которая успела скопиться и внутри, и снаружи, сесть в проезжавшее мимо такси и исчезнуть с места происшествия.
Целых два дня я бродил по Нью-Йорку, так и не встретив ни одного знакомого, балансируя где-то между радостью и унынием. Я прошел медицинское обследование у докторов страховой компании, а через пару дней ко мне заехал Сидни и сказал, что все в порядке, все тесты пройдены.
После этого последовали формальности, связанные с заключением контракта. Помню, что меня даже сфотографировали во время получения чека на сто пятьдесят тысяч долларов. В тот вечер я стоял в толпе на Таймс-сквер и смотрел на ленту новостей, бегущую по экрану на здании «Таймс». Лента сообщала, что «Чаплин подписал годовой контракт с «Мьючуал» на сумму в шестьсот семьдесят тысяч долларов». Я смотрел на бегущую строку, и у меня было чувство, как будто это все не про меня, а про кого-то совершенно другого. Слишком уж много всего случилось за очень короткое время – я был без сил и эмоций.
Глава двенадцатая
Одиночество отпугивает. В нем присутствует аура грусти, неспособность привлекать или заинтересовывать, и все мы немножко стыдимся этого. В то же время одиночество – это особая тема для каждого из нас. Что касается моего личного одиночества, я чувствовал себя немного растерянным по этому поводу, потому что у меня было абсолютно все, чтобы иметь друзей. Я был молод, богат и знаменит – и все же бродил по Нью-Йорку в одиночестве и смущении. Помню, как на Пятой авеню случайно встретился с Джози Коллинз – звездой английских музыкальных комедий.
– Ой, а что вы здесь делаете в полном одиночестве? – с симпатией спросила она.
Я почувствовал себя обвиненным в страшном преступлении, но улыбнулся и ответил, что иду на встречу со своими друзьями. Конечно же, я должен был сказать ей правду – что я одинок и что мне очень хотелось бы пригласить ее пообедать, но моя стеснительность не позволила мне этого сделать.
В тот же день я прогуливался около Метрополитен-оперы и повстречал Мориса Геста, зятя Дэвида Беласко
[21]. Я встречался с Морисом в Лос-Анджелесе. Он начинал билетным спекулянтом – это был довольно доходный бизнес во времена, когда я в первый раз приехал в Нью-Йорк. (Он скупал билеты на лучшие места в театре, а потом продавал их по повышенной цене у входа.) Морис стремительно поднялся в качестве театрального антрепренера, и венцом его успеха был спектакль «Чудо», поставленный Максом Рейнхардтом
[22]. Морис с его бледным лицом, большими круглыми глазами, широким ртом и толстыми губами выглядел как грубая копия Оскара Уайльда. Он был очень эмоциональным типом и при разговоре буквально наседал на собеседника.
– Где, черт побери, тебя носило? – спросил он и, не дав ответить, продолжил: – Какого черта ты мне не позвонил?
Я ответил, что всего лишь решил прогуляться.
– Да что за черт! Что ты бродишь здесь один, это невозможно! Куда собрался?
– Да никуда я не собрался, просто дышу свежим воздухом.
– Так! А ну пошли со мной!
Он развернул меня в противоположную сторону и крепко взял под руку, не оставляя ни единой возможности вырваться.
– Я познакомлю тебя с отличными людьми, они тебе понравятся, будь уверен.
– А куда мы идем? – с беспокойством спросил я.
– Я познакомлю тебя с моим другом Карузо.
Мои протесты были бесполезны.
– Сегодня в дневном спектакле «Кармен» поют Карузо и Джеральдина Фаррар.
– Но я…
– Бог мой, да чего ты боишься-то? Карузо – прекрасный парень, простой и совершенно нормальный, как ты вот. Да он с ума сойдет, когда тебя увидит, нарисует твой портрет и все такое.
Я снова попытался объяснить, что хотел всего лишь прогуляться и проветриться.
– Ты получишь гораздо больше, чем просто свежий воздух!
Я обнаружил себя шагающим через вестибюль Метрополитен-оперы и опускающимся на одно из двух свободных мест.
