Вскоре я получил срочное письмо, в котором меня приглашали на совещание о предполагаемом развитии компании «Юнайтед Артистс». После довольно формального и оптимистичного вступительного слова нашего президента к собравшимся обратилась Мэри. Она сказала, что была глубоко обеспокоена событиями, происходившими в киноиндустрии. По правде говоря, Мэри всегда была чем-то обеспокоена. Но в тот раз она остановилась на проблеме слияния сетей кинотеатров, которое ставило под угрозу будущее нашей компании, если, конечно, мы не сможем принять соответствующие меры по защите нашего бизнеса.
Честно говоря, эта «угроза» не очень-то обеспокоила меня. Я был глубоко уверен в том, что наши великолепные фильмы – прекрасное оружие в борьбе с любыми конкурентами. Но другие так не думали.
Джо Шенк мрачно предупредил нас, что, несмотря на то что компания – абсолютно успешное и эффективное предприятие, мы должны обезопасить наше будущее и не брать всю ответственность за развитие компании на себя, а позволить другим немного поучаствовать в нашей прибыли. В связи с этим он обратился с предложением к «Диллон Рид и Компани» с Уолл-стрит, и они согласились вложить в нашу компанию сорок миллионов долларов при условии обладания определенным пакетом акций и правом на часть прибыли компании. Я откровенно заявил, что против участия кого-либо с Уолл-стрит в моем бизнесе, и еще раз подчеркнул, что слияние различных компаний не несет нам никакой угрозы до тех пор, пока мы делаем картины, которые хорошо продаются. Стараясь скрыть свое раздражение, Джо холодно заметил, что он старается предложить конструктивное решение вопросов развития компании и мы должны воспользоваться выдвинутым предложением.
В тот момент Мэри снова решила высказаться. Она говорила по-особому, не обращаясь ко мне напрямую, а словно разговаривая с другими. Мэри делала это так здорово, что я тут же почувствовал себя виноватым и конченым эгоистом. Она рассказала нам о самоотверженной работе Джо на благо нашего общего дела и о трудностях, которые ему пришлось преодолеть. «Мы все должны быть конструктивными», – сказала она напоследок.
Но я продолжал настаивать на своем и объяснять всем, что не хочу, чтобы кто-нибудь еще участвовал в том, что делаю я. Я был твердо уверен в своих словах и сказал, что готов вкладывать собственные деньги в компанию. Наше совещание превратилось в горячую дискуссию, где горячего было больше, чем конструктивного, но я не отказывался от своего мнения, заявив, что если остальные считают, что могут обойтись без меня, то я могу уйти из компании, а они тогда пусть делают что хотят. Это привело к тому, что все немедленно стали клясться в вечной дружбе, а Джо сказал, что он никоим образом не хотел ее разрушить. В итоге вопрос с Уолл-стрит был закрыт.
* * *
Я задумался о своем первом фильме для «Юнайтед Артистс». Мне хотелось, чтобы главную роль в нем сыграла Эдна Пёрвиэнс. Мы с Эдной давно уже отдалились друг от друга, но я всегда был заинтересован в ее работе и карьере. Но, посмотрев на Эдну глазами режиссера, я вдруг понял, что она превратилась во взрослую женщину и по своему образу уже не подходит к моей концепции женского образа. В то же время я вовсе не собирался останавливаться на уровне «комедийного акционерного общества» с его характерами и сюжетами, ограниченными определенным стилем. Я вынашивал идеи создания полнометражных комедий с привлечением большего количества средств и актеров.
Вот уже несколько месяцев я раздумывал над идеей «Троянок» в собственной адаптации и с Эдной в главной роли. Но чем дольше я размышлял об этом, тем сложнее и дороже становилась задача, и от этой идеи в конце концов пришлось отказаться.
Я стал думать о других женских характерах для Эдны. Ну конечно же, Жозефина! То, что эта работа с огромным количеством костюмов той эпохи потребует удвоения вложений по сравнению с «Троянками», меня не интересовало, я был полон энтузиазма.
Мы начали активную подготовку. Я прочитал «Воспоминания о Наполеоне Бонапарте» Бурьенна и «Мемуары» Констана – лакея Наполеона. Но чем дальше мы продвигались в изучении жизни Жозефины, тем больше вырастала значимость образа самого Наполеона. Я был настолько очарован гением этого человека, что фильм о Жозефине передвинулся куда-то на задворки моего сознания, а образ Наполеона заполонил собой все пространство вокруг, и я уже был готов сыграть эту роль сам. В фильме я намеревался рассказать о его итальянской кампании, об эпической истории мужества и героизма двадцатишестилетнего полководца, которому пришлось бороться с сопротивлением старых и опытных генералов. Но тут мой энтузиазм иссяк, и Наполеон с Жозефиной исчезли из моего сознания так же неожиданно, как и появились.
Примерно в это же время на блестящей голливудской сцене появилась не менее блестящая и всемирно известная своими брачными историями красавица Пегги Хопкинс Джойс, вся в бриллиантах и с тремя миллионами в банке, доставшимися ей в наследство от пяти мужей, как она мне в этом призналась. Пегги была из простой семьи парикмахера, стала звездой в труппе Зигфелда и побывала замужем за пятью миллионерами. Хотя время поработало и над ней, она все еще выглядела ослепительной красавицей. Пегги прибыла прямо из Парижа в великолепном черном платье в знак траура по молодому поклоннику, который покончил с собой из-за неразделенной любви. Вот с таким похоронным шиком она и появилась у нас в Голливуде.
Однажды, когда мы тихо и спокойно обедали с ней вдвоем, Пегги призналась, что ей не нужна была вся эта дурная слава:
– Все, что я хочу, – это выйти замуж и рожать детей. Я ведь простая женщина, – сказала она, поправляя бриллиант в двадцать карат и браслеты с изумрудами на своей руке – в веселом настроении Пегги называла их «нашивками за выслугу лет».
Она рассказала мне об одном из своих мужей и о том, что в первую же брачную ночь заперлась в спальне и отказывалась впустить его, пока он не подложит под дверь чек на пятьсот тысяч долларов.
– И что же он? – спросил я.
– Конечно, подложил, куда бы он делся, – небрежно, но не без юмора ответила Пегги. – Первое, что я сделала на следующее утро, так это обналичила его, пока мой муженек еще спал. Он был дураком и пьяницей. Однажды я ударила его бутылкой из-под шампанского по голове и отправила в больницу.
– И вы развелись?
– Нет, – засмеялась она, – ему это так понравилось, что он и вовсе обезумел от любви ко мне.
Томас Инс пригласил меня и Пегги провести время у него на яхте. Втроем мы сидели вокруг столика и пили шампанское. Был поздний вечер, бутылка шампанского стояла рядом с рукой Пегги. Время шло, и постепенно интерес Пегги переключился с меня на Томаса Инса. У нее явно стало меняться настроение, и я вдруг подумал, что, ударив в свое время мужа бутылкой по голове, она могла спокойно сотворить это и со мной.
Я выпил совсем немного шампанского и был трезв, поэтому мягко предупредил Пегги, что если увижу хоть малейший намек на то, что она могла бы сделать, то тут же сброшу ее за борт. После этого случая я был вычеркнут из ее списка, а следующей потенциальной жертвой стал молодой Ирвинг Тальберг
[74] из «Метро-Голдвин-Майер». Он был ослеплен славой и красотой Пегги, и по студии даже поползли слухи об их скорой свадьбе, но вскоре ослепление прошло, и у Пегги снова ничего не вышло.
