Басурман оттолкнул от себя женщину, припал на колено и достал из-за голенищ ножи. Бросок — и еще двое солдат погибли, так и не успев унять своих лошадей. Тенака бросился вперед, вскочил в опустевшее седло и схватил поводья. Семеро солдат схватились за оружие, и двое напали на Басурмана. Тенака вихрем налетел на оставшихся пятерых. Одна лошадь упала, остальные с бешеным ржанием взмыли на дыбы. Меч Тенаки опустился, и еще одна стрела, просвистев мимо, вонзилась солдату в левый глаз.
Басурман выхватил из ножен короткий меч, упал и снова вскочил на ноги, когда оба всадника пронеслись мимо. Со всего размаху он вогнал клинок в бок одному из нападавших. Тот с воплем повалился наземь, а Басурман вскочил на его коня, выбил из седла второго и тут же, вслед за ним соскочив на землю, одним ударом сломал ему шею.
Рения отшвырнула лук и, сжимая в руке кинжал, бросилась к Тенаке, который вместе с Ананаисом бился против уцелевших солдат. Она вскочила на лошадь позади всадника и всадила ему кинжал между лопаток. Вскрикнув, он попытался обернуться, но Рения ударила его пониже уха. Шея хрустнула, и он свалился с коня.
Последние двое солдат повернули коней и поскакали обратно за пригорок. Но дорогу им заступили Парсаль и Галанд. Мгновение — и все было кончено.
— Ну и ну, — с широкой ухмылкой сказал Парсаль. — Ради такого стоило вернуться.
— Нам чертовски повезло — вот что я тебе скажу, — буркнул в ответ Галанд. Вытерев меч о траву, он взял обоих коней под уздцы и повел к остальным.
Тенака, скрывая гнев, крикнул Басурману:
— Ты здорово дерешься!
— Поупражняться никогда не мешает.
— Хотел бы я знать, кто пустил ту стрелу? — вскричал Ананаис.
— Чего уж там — сделанного не воротишь, — сказал Тенака. — Теперь нам лучше убраться отсюда. Предлагаю вернуться в лес и дождаться ночи. У нас теперь есть лошади, и мы быстро наверстаем упущенное.
— Нет! — закричала женщина с ребенком. — Мои родные. Мои друзья. Их убивают там, позади.
Тенака положил руки ей на плечи.
— Послушай меня. На мой взгляд, эти солдаты входили в полусотню — значит, в твоей деревне орудует
около сорока человек. Их слишком много — мы ничем не сможем помочь. Мы могли бы попытаться, — сказала Рения.
— Молчать! — гаркнул Тенака. Рения изумленно раскрыла рот, однако умолкла. — Оставайся с нами, — Тенака повернулся женщине, — завтра мы пойдем в твою деревню и сделаем все, что сможем.
— Завтра будет поздно!
— Думаю, мы так и так уже опоздали. Женщина отшатнулась.
— Чего еще ждать от надира? — проговорила она сквозь слезы. — Но ведь среди вас есть и дренаи — пожалуйста, помогите мне!
— Если мы умрем, это ничему не поможет, — сказал Муха. — Пойдем с нами. Ты ведь спаслась — значит, спаслись и другие. И как бы там ни было, деваться тебе все равно некуда. Пойдем, я посажу тебя на лошадь.
Все сели по коням и поехали к лесу. Позади кружило слетевшееся на добычу воронье.
Ночью Тенака позвал Рению, и они отошли от лагеря. За весь день они не обменялись ни единым словом.
Тенака, холодный и отчужденный, отвел ее на залитую лунным светом поляну.
— Это ты пустила стрелу! Никогда больше так не делай без моего приказа.
— Да кто ты такой, чтобы мне приказывать?
— Я Тенака-хан, женщина! Попробуй еще раз пойти мне наперекор — и я тебя прогоню.
— Они убили бы и женщину, и ребенка.
— Да. Но из-за тебя мы могли погибнуть все. Чего бы ты этим достигла?
— Но мы ведь не погибли. И ее спасли.
— Нам повезло. Бывает, что удача помогает солдату, но полагаться на нее нельзя. Это не просьба, Рения, это приказ: никогда больше так не делай!
— Я буду делать, что захочу!
Тенака залепил ей пощечину. Она рухнула наземь, но тут же вскочила, сверкая глазами и скрючив пальцы, как когти. В руке Тенаки блеснул нож.
— Ты способен убить меня? — прошептала она.
— Не задумываясь!
— А я тебя так любила! Больше жизни. Больше всего на свете.
— Будешь ты меня слушаться или нет?
— О да, Тенака-хан. Я буду тебя слушаться. До самой Скодии — а там я избавлю тебя от своего общества. — Она повернулась и пошла к лагерю.
Тенака спрятал кинжал в ножны и опустился на камень.
— Снова один, Тани? — спросил, выходя из-за деревьев, Ананаис.
— Я не хочу ни с кем разговаривать.
— Ты был суров с ней — и правильно. Но зашел чуть дальше, чем следовало, — ты ведь не убил бы ее на самом-то деле.
— Нет, не убил бы.
— И все-таки ты ее побаиваешься?
— Я уже сказал, что не хочу разговаривать.
— Но ведь это я, Ананаис, твой урод, который хорошо тебя знает. Не хуже кого другого. Ты думаешь, если нам грозит смерть, то для любви уже нет места? Не будь глупцом и наслаждайся тем, что имеешь.
— Не могу, — покачал головой Тенака. — Когда я пришел, сюда, в мыслях у меня был один Цеска. А теперь я все больше думаю... ты знаешь, о чем.
— Как не знать. Но куда девались твои надирские устои? Пусть завтрашний день сам заботится о себе.
— Я надир только наполовину.
— Ступай поговори с ней.
— Нет. Лучше уж так.
Ананаис встал и сладко потянулся.
— Пойду-ка сосну немного.
Он вернулся в лагерь, где Рения с несчастным видом сидела у костра, и присел рядом с ней.
— Странно обстоит дело с некоторыми мужчинами, — сказал он. — В делах или на войне они гиганты и такие умники, что дальше некуда. А в любви точно дети. Женщины — дело иное: они видят ребенка, который спрятан в мужчине
— Он чуть не убил меня, — прошептала Рения.
— И ты в это веришь?
— А ты?
— Рения, он любит тебя — и никогда не причинил бы тебе зла.
— Тогда зачем? Зачем он так сказал?
— Чтобы ты поверила. Чтобы возненавидела его и ушла.
— Значит, он своего добился.
— Очень жаль. И между нами... тебе не следовало пускать ту стрелу.
— Знаю! — отрезала она. — Нет нужды говорить мне об этом. Но я не могла допустить, чтобы они убили ребенка.
— Да. Я и сам бы не смог. — Ананаис взглянул поверх костра в ту сторону, где спала женщина. Черный Басурман сидел, прислонясь к дереву, и держал ребенка на руках. Дитя ухватило его пухлой ручонкой за палец, а Басурман что-то тихо и ласково говорил ему.
