Оба кивнули, и Гамбион открыл было рот, но Кейд поднял ладонь.
— Хватит вопросов. Действуйте!
Кейд прохромал через лощину туда, где сидел Себастьян, низкорослый юнец девятнадцати лет с желтоватым нездоровым цветом лица. Однако как следопыт он превосходил самых опытных игерских горцев.
— Выбери коня получше и проследи исчадий. Им должны подвозить припасы, патроны и всякое такое. Разведай, каким путем.
Кейд повернулся, и колено подогнулось. Он проглотил злобное ругательство и стиснул зубы от раскаленной боли. С того случая прошло два года, и за этот срок не выпало ни единого дня, когда бы боль не была нестерпимой.
Как ясно он помнил то утро, когда он с Гамбионом и еще пятерыми въехал в рыночный городок Ольон и увидел посреди пыльной главной улицы одинокую фигуру.
«Тебе здесь нечего делать, Кейд», — сказал этот человек.
Кейд заморгал и наклонился вперед, чтобы получше его рассмотреть. Высокий, седые волосы по плечи, пронизывающие глаза, которые видели человека насквозь.
«Йонафан, это ты?»
«Адские силы, Даниил! — сказал Гамбион. — Это же Иерусалимец!»
«Йонни?»
«Мне не о чем говорить с тобой, Даниил, — ответил Шэнноу. — Уезжай отсюда. Отправляйся в Ад, где твое место».
«Не суди меня, братик. У тебя нет на это права».
Шэнноу не успел ответить: ездивший с Кейдом юнец, дурак‑мальчишка по имени Раббон, вытащил из‑за пояса кремневый пистолет и взвел курок. Шэнноу сбил его выстрелом с седла, и пыльная улица превратилась в хаос встающих на дыбы лошадей, треска выстрелов, вопящих людей и стонов умирающих. Случайная пуля размозжила Кейду колено. Гамбион, раненный в руку, ухватил поводья его лошади и ускакал с ним. Позади они оставили пятерых уже мертвых или умирающих своих товарищей.
Три недели спустя добрые жители Ольона отправили Шэнноу восвояси, и Кейд вернулся со всеми своими людьми. Бог свидетель, ему там сполна заплатили за его колено!
После того рокового дня он не видел брата, но придет день, когда они снова встретятся, а пока Кейду оставалось мечтать о сладости мести.
Лиза, его женщина, подошла к нему. Худенькая девушка с запавшими глазами, которую Кейд увез с фермы два года назад. Обычно он бросал своих женщин через месяц, много — два, но в Лизе было что‑то такое, из‑за чего он оставил ее при себе — какая‑то внутренняя гармония, умягчавшая ожесточенное сердце Кейда. Она наклоняла голову набок и улыбалась ему, и вся его воинственная злоба угасала, он брал ее за руку, и они сидели рядом, обретая опору в обществе друг друга. В неустроенной жизни Кейда был один неоспоримый факт — Лиза его любила. Он не знал почему, да и знать не хотел — с него было довольно самого факта.
— Для чего ты это делаешь, Даниил? — спросила она, когда увела его в их хижину и села рядом с ним на скамью, которую он прошлой осенью обил кожей.
— Что делаю? — уклонился он от ответа.
— Собираешь беженцев на Игере?
— Ты думаешь, что я это зря?
— Нет, я думаю, что спасать людей это хорошо. Но я не понимаю почему.
— Почему волк‑разбойник уводит овечек в свое логово?
— Да.
— Млеко человеческой доброты ты сбрасываешь со счетов?
Она чмокнула его в щеку, склонила голову набок и засмеялась.
— Я знаю, в тебе есть доброта, Даниил, но еще я знаю, что ты очень хитрый! Какую выгоду ты видишь в этом для себя?
— Исчадия погубят этот край и не оставят в нем места для меня. Но если я выступлю против них в одиночку, они меня сокрушат. Значит, мне нужно войско.
— Войско овечек? — спросила она, хихикнув.
— Войско овечек, — согласился он. — Не забывай, что разбойники благоденствуют только потому, что фермеры никак не могут объединиться против нас. А среди них найдется немало храбрых людей, умелых, закаленных. И я могу объединить их в силу, с которой придется считаться.
— Но тебе‑то какая выгода?
— Если я проиграю — никакой. А если выиграю? Весь мир будет моим, Лиза. Я буду его спасителем. Ты когда‑нибудь думала о том, чтобы стать царицей?
— Этого они не потерпят, — сказала она. — Как только война будет выиграна, они припомнят, кем ты был и ополчатся на тебя.
— Увидим. Но с этой минуты и дальше появится другой Даниил Кейд — добрый вождь, принимающий к сердцу нужды своих людей, понимающий их, Исчадия предоставили мне новую возможность, и будь я проклят, если не испытываю к ним благодарности.
— Но они обрушатся на тебя со всем своим жутким оружием.
— Верно, девочка, но им придется подниматься по Франклинскому перевалу, а его может удержать ребенок, вооружившись рогаткой.
— Ты правда думаешь, что это будет так легко?
— Нет, Лиза, — ответил он, внезапно став серьезным. — Это будет самым большим риском в моей жизни. Но ведь мои ребята все время твердят, что пойдут за мной хоть в Ад. Так вот, пусть и докажут, что не врали!
Шэнноу не мог уснуть. Он лежал на спине, подложив под голову седло, согревшись под одеялом, но в его мозгу мелькали и кружили образы: Донна Тейбард, Руфь и библиотека, Арчер и его призраки, но ярче и чаще — Аваддон.
Бросить ему угрозу в лицо было просто. Но ведь это же не вожак разбойников, укрывающийся в горном логове. Это полководец, царь, человек, командующий многотысячным войском.
Донна как‑то спросила его, почему он не боится вступать в схватку с целой шайкой, и он открыл ей простую истину. Уберешь вожака — обезглавишь остальных. Но верно ли это для данного случая?
Вавилон лежит на юго‑западе, примерно в шести неделях пути. А до Вальпурнахт, по словам Бетика, остается меньше месяца. Он не сможет спасти Донну, как не смог спасти Куропет.
Все, что ему остается, — отомстить. А ради чего?
Глаза у него щипало от усталости, и он закрыл их, но все равно сон не приходил. Колоссальность предстоящего давила невыносимой тяжестью. Наконец он погрузился в тревожную дремоту.
Ему приснилось, будто он идет по зеленому холму под теплым солнцем и слышит рокот морских волн, накатывающихся на невидимый берег, и топот лошадиных копыт по траве. Он сел под развесистым дубом и закрыл глаза.
— Привет, чужестранец, — произнес чей‑то голос.
Шэнноу открыл глаза и увидел, что перед ним, скрестив ноги, сидит высокий мужчина. Бородатый, длинные по плечи волосы заплетены в три косы, небесно‑голубые глаза, сильное лицо.
— Кто ты?
— Пендаррик. А ты — Шэнноу, Искатель.
— Откуда ты меня знаешь?
