* * *
Уилсон поудобнее устроился рядом с телефоном.
В течение года в комнате школьного секретаря всегда толпился народ, но сегодня здесь было совершенно пусто. Уилсон получил разрешение директора школы, мистера Маккензи, дождаться в кабинете звонка от отца – тот должен был позвонить из Америки в восемь вечера. Уилсон дежурил у телефона с семи тридцати, вдруг отец решит позвонить пораньше.
Забавно быть тут без взрослых, словно залез без спросу, хотя ему-то сам директор разрешил. Ужасно трудно удержаться и не заглянуть в какой-нибудь ящик, посмотреть, что там. Всё равно, даже просто посидеть и покачаться на стуле в этом кабинете – уже приключение.
Одна из стен комнаты завешана фотографиями школьных спортивных команд – мальчишки держат трофеи за победы в крикете
[15], футболе и хоккее. На остальных стенах тоже фотографии – те, кто стали известными людьми в Канаде, и те, кто пошел в военные училища, эти ученики в форме. Интересно, будет ли здесь висеть его фотография? Явно не за спортивные успехи. Может, он станет знаменитым пилотом? Конечно, отец хочет, чтобы сын занялся семейным бизнесом, но мальчик уверен – авиация куда интересней сталелитейного дела. Только, пожалуй, пока еще рано обсуждать это с отцом.
Уилсон вздрогнул, когда громко зазвонил телефон. Он схватил трубку – интересно, какие новости в Кливленде, удалось ли отцу договориться о покупке американской компании? Ему почти хотелось, чтобы переговоры продолжались подольше – тогда он сможет еще немного побыть с новыми друзьями. Даже чуть-чуть стыдно перед отцом, но Гим-клуб – это здорово, и таких друзей у него в жизни не было.
– Алло! – закричал он в трубку.
В трубке что-то щелкнуло, и мальчик услышал слегка искаженный телефоном голос отца.
– Добрый вечер, это Уилсон?
– Да!
– Это отец.
Уилсон чуть не рассмеялся. Кто бы это еще мог быть?
– Как ты, сынок?
– Хорошо. А ты?
– Всё в порядке. Прости, что так долго не приезжаю. Ты справляешься?
– Я в полном порядке. Конечно, скучаю по тебе, но так всё нормально. Подружился с одним мальчиком, плаваем вместе на лодке.
Нехорошо, конечно, даже не упомянуть Люси, но Уилсон точно знал, что не стоит рассказывать отцу о дружбе с девочкой из племени оджибве.
– Я рад. Но у меня новости не такие хорошие.
– Что случилось?
– Переговоры займут еще какое-то время, это очень важно для компании. Но всё довольно сложно. Боюсь, что мне придется еще задержаться в Кливленде.
– Я понимаю, папа.
И досадно, и приятно. Теперь удастся больше времени провести с Майком и Люси.
– Когда приеду в Лейкфилд, придумаем что- нибудь особенно интересное.
– Сколько ты еще там пробудешь?
– Трудно сказать. Много юридических тонкостей, так что на середине дела не бросишь.
– Понятно.
– Если всё будет в порядке, еще несколько дней. Если будут проблемы, неделю или даже дольше. Прости, что не говорю точно, как узнаю, сразу позвоню еще.
– Ничего страшного, папа.
– Я договорюсь со школой, чтобы ты мог остаться подольше. Они тебя не обижают, да?
– Конечно, нет. Кухарка разрешает мне самому выбирать, что будет на обед, это так здорово. – Уилсон говорил самым веселым голосом, пусть отец не расстраивается.
– Отлично. А этот мальчик, с которым ты подружился. Кто он, тоже ученик?
– Нет, он сын мистера Фаррелли.
– Кто это, мистер Фаррелли?
– Завхоз. А миссис Фаррелли – медсестра. Они и их сын Майк живут на территории школы.
– Да?
– Очень милые люди, папа, уже дважды приглашали меня на ужин.
– Правда?
– Да. Миссис Фаррелли такая веселая. Сегодня после ужина она нам спела «Я и моя тень». Она так смешно исполняла песню, очень было здорово.
– Ну-ну.
Что, папе совсем не интересно?
– Фаррелли, ты сказал?
– Да.
– Из Ирландии?
– Да, они приехали из Дублина пять лет тому назад.
– Католики?
– Наверно… не знаю…
– Не знаешь?
– Мы про это не говорили, папа. Но в гостиной висит Мадонна с младенцем, должно быть, католики. Майк ужасно веселый, и родители милые.
– Уверен, они хорошие люди и хотят только хорошего. Но будь поосторожней, сын.
– Поосторожней?
– Сыну джентльмена не пристало дружить с сыном завхоза. Я понимаю, что это звучит грубовато, но так уж устроен мир.
Грубовато? Нет, это не грубость, а просто-напросто заносчивость.
– Это не я дружу с ним, это он дружит со мной, папа. – Прозвучало слишком резко. – Я тут совсем один, а у него полно своих друзей. Он с ними тоже видится, конечно, но каждое утро по доброте душевной не забывает покатать меня на лодке.
– Я ничего не имею против этого мальчика. Он наверняка, как ты сказал, добрый и порядочный. Я упомяну в разговоре с доктором Маккензи, что эта семья была особенно добра к тебе.
Что тут скажешь? Отец явно недоволен, и ничего хорошего ждать не приходится.
– Дело не только в том, что вы из разных слоев общества, дело еще и в религии.
– Но, папа…
– Не перебивай меня…
– Прости, пожалуйста.
– Ты – Таггарт, сын, и происходишь из семьи, известной многими поколениями богобоязненных протестантов. Я не говорю, что Фаррелли – плохие люди, но они люди не нашего круга.
Дружить только с людьми своего круга? Что может быть глупее? Но папе так не скажешь.
– Не стоит слишком часто общаться с этим мальчиком и его семьей, – продолжал отец. – Так лучше и для тебя, и для них.
Как же хочется заорать: только я буду совсем один, это лучше, да? Но если начать спорить, тогда отец строго-настрого запретит даже видеться с семейством Фаррелли.
– Ты понимаешь, о чем я говорю, Уилсон?
Отец ведь не запретил ему общаться с семьей Фаррелли, просто велел не заводить слишком близкой дружбы. Значит, придется встречаться с Майком, не докладывая отцу.
– Понимаю, папа, – прозвучал тихий ответ.
– Отлично. А еще у меня потрясающая новость.
– Какая?
– Один из моих американских коллег связан с самолетостроением. Я упомянул, что ты восхищаешься Линдбергом, и он обещал достать для тебя фото летчика с автографом.
