Он чудом не задел ни одного сука: невероятная удача, благодаря которой пострадало лишь его чувство собственного достоинства. Дэнни часто думал, как повезло ему выжить и уйти с места происшествия — прихрамывая, но сохранив в целости конечности и голову. Иногда ему снились кошмары о том дне, и посреди ночи он просыпался, вздрагивая: ему чудилось, будто он снова падает. И хотя обычно он просыпался до того, как разбиться, — как того требует классический сюжет снов о падении, — тем вечером, когда Дэнни забрался в кровать после тренировки с Кристаль, ему снова приснилось, как он летит вниз под полным ужаса взглядом девочки и полным злорадства взглядом кошки. Но на этот раз он не только ударился о землю, не успев проснуться, но еще и все ветки пересчитал. Он лежал под деревом в агонии, пока звук будильника не избавил его от страданий. Дэнни медленно открыл глаза и попытался его выключить, но даже малейшее движение причиняло такие муки, словно кто-то вломился в квартиру и всю ночь избивал его скалкой. Какое-то время он пытался понять, почему травмы из сна беспокоят наяву, а потом в его заторможенном мозге что-то щелкнуло: во сне просто проявилась его реальная боль после вчерашнего визита в клуб.
Дэнни заставил себя подняться, влез в тапочки и поковылял на кухню. Приготовил завтрак, игнорируя любопытные взгляды Уилла, и проводил его в школу. Затем медленно опустился на диван, будто в ванну с обжигающе горячей водой, и принялся размышлять над ситуацией.
Сегодня он не будет танцевать — это ясно. Как и следующие несколько дней, если только у него не откроется дар регенерации, как у Росомахи. И все же, с учетом скудности его заработка, Дэнни был уверен: простой никак не отразится на его финансовом положении. Конечно, он жалел о потерянном времени, которое мог бы потратить на тренировки, но был не в состоянии пошевелить даже пальцем, не боясь, что тот отвалится. Пришлось смириться и оттачивать все танцевальные движения только в голове.
Вспомнив разговор с Кристаль, он сполз с дивана к тумбочке под телевизором, где среди DVD-дисков и компьютерных игр отыскал «Грязные танцы». Когда-то у Лиз была видеокассета, но она смотрела этот фильм так часто, что пленка стерлась (особенно в тех местах, где Патрик Суэйзи красовался без футболки), поэтому как-то на Рождество муж подарил ей диск. Впрочем, и диск она пыталась засмотреть до дыр.
Дэнни сбился со счета, силясь вспомнить, сколько раз она предлагала ему посмотреть «Грязные танцы» вместе: сначала всерьез, а потом со смехом, когда поняла всю тщетность своих усилий. Со временем это стало их общей шуткой: Дэнни каждый раз выдумывал всё более сложные отмазки. Он собирался однажды уступить ей — тогда, когда она будет меньше всего этого ждать, либо согласиться, либо самому предложить посмотреть. Ему даже в голову не приходило, что этот день никогда не наступит, а шутка будет казаться не смешной, а невыносимо жестокой. И сейчас, с первыми аккордами песни в заставке, Дэнни взял фотографию Лиз и «посадил» рядом на диван.
— Лучше поздно, чем никогда, да? — сказал он жене сквозь слезы, когда начался вступительный монолог Бэби Хаусман. — И никаких спойлеров, договорились?
Следующие полтора часа они провели вместе. Дэнни делал заметки, извиняясь всякий раз, когда ему приходилось отматывать какую-нибудь сцену назад, чтобы записать что-то о движениях ног Дженнифер Грей или гладко выбритом торсе Патрика Суэйзи. Он обрадовался, когда Джонни Касл вытащил Бэби из ее угла. А на финальных титрах он прижал Лиз к груди и заплакал так горько, что у соседей завыла собака. Он оплакивал все свои упрямые отказы потанцевать с ней — а он вечно говорил ей «нет», — и то, что отпускал ее танцевать одну. На самом деле Лиз это даже нравилось, но теперь, стоило ему представить ее посреди площадки, в толпе незнакомых людей, а себя — наблюдающим со стороны… сердце разрывалось. Он больше заботился о том, как не выставить себя дураком, чем о том, как заставить ее улыбнуться, — и об этом тоже плакал; а затем не мог не рассмеяться от мысли: человек, боявшийся танцевать из страха показаться смешным, теперь делает заметки, чтобы научиться хорошо двигаться в костюме панды. Дэнни не мог понять, как оказался в таком положении, но знал: Лиз бы им гордилась. Злилась бы — как он мог так долго откладывать со своими первыми па? — но гордилась бы.
Промокнув глаза рукавом, Дэнни стал искать всевозможные фильмы о танцах. Начал с перечисленных Кристаль, а потом составил список забытых ею. «Лихорадка субботнего вечера». «Поющие под дождем». «Мулен Руж». «Шаг вперед» (все части, даже последняя). «Мой парень — псих». «За мной последний танец». «Супер-Майк». «Ла-Ла Ленд». И все старые клипы Торвилл и Дина
[13], которые только смог найти. Следующие два дня он занимался только этим: запускал фильмы, когда Уилл уходил в школу, и смотрел до его возвращения, после его отхода ко сну и до пробуждения, вставая с дивана лишь затем, чтобы сбегать в туалет, принести еды с кухни или размять затекшие, но уже оживающие мышцы.
Достаточно восстановившись, Дэнни начал отрабатывать движения, показанные Кристаль и подсмотренные в фильмах. Он скачал приложение с метрономом, включал его и изо всех сил старался попасть в ритм, когда чистил зубы, подстригал ногти или барабанил пальцами по обеденному столу. Идя от входной двери до кухни и обратно. Кивая и двигая плечами. Намывая окна впервые после смерти Лиз, а потом намывая их снова — до тех пор, пока открывающийся вид не показался ему симпатичнее. Отскребая пятно, оставленное на ковре грязными ботинками. Нарезая морковку на ломтики. Потом ломтики на кусочки. Потом — на кусочки помельче. В то время они ели много моркови, хотя ни он, ни Уилл не были от этого в восторге. Морковь ли помогла, или метроном, или Кристаль, или Джонни Касл, но, вернувшись через пять дней в парк, Дэнни понял: что-то изменилось. Его танцевальные способности всё еще оставляли желать лучшего, но он хотя бы отточил их до такой степени, чтобы собрать небольшую толпу. И если раньше те немногие, кто останавливался поглазеть, смотрели на него, как на дохлую мышь у себя в сэндвиче, то новым зрителям, кажется, нравились его выступления: может, публика и не рукоплескала, но охотно отдавала ему мелочь. В первый день после возвращения он заработал больше, чем за все предыдущие. И хотя до того, чтобы собрать всю сумму для Реджа, было еще далеко, Дэнни с радостью признал: его усилия оказались вознаграждены.
Казалось, день и так уже сложился лучше некуда, но тут Дэнни просиял, увидев несущегося через парк Эль-Магнифико в наряде, похожем на фиолетовый домашний халат.
— Где она?! — рявкнул фокусник. Без мантии он выглядел бледным и хрупким, как краб, которого вытащили из панциря.
— Ты что это, халат надел? — Дэнни, сняв маску, разглядывал его наряд.
— Да! И ты сам знаешь почему, пушистый гаденыш!
— Надеюсь, под ним что-нибудь есть.
— Кончай паясничать, хорек! Где она?!
— Какая еще «она»? — Дэнни изо всех сил пытался сохранять серьезность.
— Сам знаешь! — воскликнул Эль-Магнифико. — Где мантия?!
