Исподтишка рассматривая красивое, точеное лицо французской актрисы, я силилась разгадать, что она скрывает. Но дама была в превосходном настроении сегодня: много говорила и смеялась. Правда, на мой взгляд, излишне налегала на вино.
Пила она вино и позже, в гостиной, куда пригласила присутствующих поглядеть на магический ритуал вуду, который Аурелия все-таки взялась провести. Белого петуха, надеюсь, сыскали.
Присутствовать на сеансе, правда, наотрез отказались Кохи и господин Макгроу. Последний сослался на усталость, хотя ему мало кто поверил. Остальные же, в том числе и я, с комфортом расположились в гостиной мадам Гроссо. Месье Муратов занимал беседами Еву, хотя ее мрачности и это не развеяло, а я же решительно была настроена разговорить мадам Гроссо по-полной. Стюард месье Нойман, обносящий всех вином, был мне только в помощь.
Каюта мадам Гроссо оказалась даже просторней нашей. За неполных двое суток выхолощенную, по-немецки строгую комнату хозяйка умудрилась превратить в пропахший духами дамский будуар. Здесь была только одна спальня, зато в гостиной, меж умывальней и выходом на личную палубу, имелась ниша, вроде алькова, укрытая от посторонних глаз алыми газовыми шторами. Мой взгляд то и дело старался проникнуть за прозрачный шелк, поскольку темнокожая компаньонка Аурелия творила там нечто…
Она напевала что-то ритмичное на незнакомом мне языке, расставляла свечи и поджигала благовония. Благовония те смешивались с папиросным дымом, со сладкими духами, создавая какофонию, которая у человека здоровьем послабее непременно вызвала бы мигрень.
Я слышала, что шаманы Северной Америки и Дальнего Востока, дабы войти в транс перед ритуалом, непременно употребляют наркотические напитки… думаю, Аурелии хватило и запахов. Даже вне алькова мне приходилось то и дело встряхивать головой, чтобы прогнать туманное наваждение.
– Аурелия готовит алтарь и задабривает духов лоа. Через полчаса начнем, – небрежно объяснила мне мадам Гроссо.
– Духов лоа? – переспросила я, усаживаясь к ней на софу и всем видом демонстрируя интерес.
Жаль только, что к алькову мне пришлось сесть спиной.
– Ох это что-то вроде христианских святых, Лили, – отозвалась актриса. – Они посредничают между человеком и божеством. Прежде чем попросить что-то у африканского бога – нужно принести жертву духам лоа. А духи эти коварны. И больше всего любят, когда преподносят им живых существ. Птиц, домашний скот… человека. И не дай боже выказать неуважение духам лоа: накажут!
Она не вполне трезво рассмеялась.
– Вы в самом деле верите в это?
Мадам Гроссо пожала плечами, снимая с подноса стюарда еще один бокал:
– Яркие краски, песнопения, ритуалы, что будоражат кровь… это все по-мне. Зрелищно и эффектно. Так что почему бы и нет? К тому же, в отличие от христианства, вуду вполне поощряет прорицание. Аурелия, должна вам заметить, порой угадывает с поразительной точностью. Не так ли?
С последней фразой мадам Гроссо бросила в меня лукавый взгляд – будто знала мою тайну. Меня покоробило. О нет, эта дама совсем не так проста, как думает мой муж!
Странный это будет разговор. Я знаю, что она не искренна, и она знает, что не искренна я. И все же мы будем улыбаться друг дружке и вести беседу вполне благожелательную, о вещах посторонних, не интересных, в сущности, нам обеим.
– Расскажете об африканском прорицании? Аурелия станет гадать на картах?
– О нет, Таро оставим мадам Ленорман. Аурелия называет свое искусство прорицания Оби Абата. Она задает вопрос духам лоа и бросает ракушки на доску. А потом глядит на то, как они упали, и дает поразительно точные ответы… Хотите верьте, хотите нет, Лили. Вас действительно зовут Лили?
– Странный вопрос. Зачем кому-либо лгать об имени?
– Я не говорила о лжи. Однако обстоятельства часто заставляют нас играть роли. Ох сколько у меня их было… и имен, и ролей. Однако я помню их все.
– Вы о театре? – наивно осведомилась я.
Жанна загадочно улыбнулась. Отпила из бокала еще раз, но так и не ответила. Отвела затуманенный взгляд в сторону, туда где Муратов негромко рассказывал что-то Еве, и выдохнула с тоскою:
– Театр… Моя матушка служила актрисой. В нашей среде это означает, что и моя судьба была предопределена с рождения. Она сыскала богатого любовника, такого, который мог бы оплатить мое образование: языки, сольфеджио, фортепиано, скрипка. Светские манеры – непременно! Мать не хотела мне своей судьбы. Боялась ее повторения. Мечтала, чтоб я вышла замуж за человека состоятельного и вела бы приличную жизнь. Но такова уж судьба всех бедных девушек, Лили: на нас хотят и могут жениться лишь те, за кого мы сами никогда не пошли бы по доброй воле. Однако мне повезло. На приеме, что организовал любовник матери, меня заметил молодой, невообразимо красивый мужчина – превосходно образованный, к тому же, с блестящим будущим. Богатый словно Крез. А я была горда не по годам да не по статусу и долго ему не поддавалась… а потом полюбила его со всем пылом, на который только способна семнадцатилетняя неопытная девица. Мы были прекрасной парой. И жизнь наша могла стать сказкой… если бы он сам был хотя бы чуточку старше и тверже в характере, а семья его хотя бы немного менее влиятельной. Его родня конечно же не могла допустить, чтобы он женился на дочери актрисы. В два счета ему сыскали превосходную невесту с блестящей родословной. И теперь уж я их даже понимаю…
Жанна поманила стюарда, водрузила на его поднос пустой бокал и потребовала принести еще вина.
Она довольно выпила сегодня, даже Ева пару раз глянула на актрису с неодобрением. Но Ева смолчала – смолчала и я. Я знала эту женщину двое суток, кто я такая, чтобы делать замечания? Жанна даже не подруга мне. Еще и потому я до сих пор не понимала, зачем она мне рассказывает печальную историю своей жизни. Вино ли развязало ей язык – или все это спектакль, имеющий свою цель?
Ведь она догадывается о моем происхождении: Жанна ясно дала это понять! Или догадывается, или знает точно…
Но, какова бы ни была цель, наверное мне стоило подыграть.
– Жаль, что вам пришлось расстаться, – молвила я.
– Расстаться? – изумилась Жанна. – Да нет же, мы не расстались. Я просто-напросто сбежала от матери, разбила ее мечты и сделалась любовницей своего богатого – и теперь уже женатого – мальчика-красавца. Родила ему дочь, прелестную чернявую девочку. Представьте себе, когда я видела дочку в последний раз, ей было столько же, сколько вашей Софи теперь.
– О… – обронила я невольно. Но теперь хотя бы стал понятен столь явный интерес мадам Гроссо к моей дочери. – Что же случилось?
Я уже догадывалась, что ничего хорошего случиться просто не могло.
– Случилась жизнь, – поморщилась Жанна. – Мальчику своему я наскучила, а его родственники отобрали у меня дочь. Сказали, будто она умерла от чахотки – но я знаю, что они лгали, знаю! Конечно, у меня не было ни единого шанса ее вернуть… даже любовник матери не сумел ничего сделать. Я отчаялась тогда, поклялась им отомстить и уехала далеко-далеко. Благодаря связям матери поступила в драматический класс в Париже, выучилась, с отличием выдержала экзамен. Работала и в «Жимназ», и в «Порт-Сен-Мартен». После, наконец, и в «Комеди Франсез». То были прекрасные времена, Лили, весь Париж меня обожал! Даже матушка, которую я выписала к себе, признала, в конце концов, что нынче женщина может добиться успеха и без мужской поддержки. И замуж я выходила по любви, а не из расчета, кто бы что там ни говорил. Конечно, это была не та сжигающая любовь семнадцатилетней девочки… но все же я очень горевала, когда муж умер всего через полтора года. К слову, он оставил мне все свое состояние, благодаря которому я могу никогда более не выходить на сцену.
