Записка была сделана, без сомнений, рукой Бланш, я узнала ее почерк. И в ней, в первых же строках, она призналась, что мадам Жанна Гроссо приходится ей родной матерью. Что Бланш выросла в сиротском приюте, в крайней нужде и всю жизнь пыталась найти мать. Когда же выяснила, что ею является известная актриса и пришла к ней – мадам Гроссо ее отвергла. Что окончательно разбило сердце Бланш. Она пообещала отомстить.
Узнав, что мадам Гроссо пароходом отправилась на очередные гастроли, Бланш всеми правдами и неправдами достала билет на «Ундину» – на чужое имя, дабы скрыть свою причастность. Приготовила яд и замыслила убить свою собственную мать.
Однако в последний момент испугалась… передумала это делать и билетом не воспользовалась. Но тут явилось провидение в лице Эриха Шефера, который разбудил ее среди ночи и силою доставил на тот самый пароход. Причин, по которым он это сделал, Бланш не знала. И теперь уж их не узнает никто, потому как в записке Бланш признавалась и в убийстве Шефера. После убийства же убийства она забрала из его вещей револьвер – тот самый, из которого застрелилась.
Признавалась Бланш и в убийстве Жанны Гроссо. Писала, что сперва не хотела этого делать, но, увидев, как беспечна и весела женщина, что лишила ее детства, Бланш потеряла покой и довела свой первоначальный план до конца.
* * *
Это была странная записка, очень странная. Да, фактически она давала имя убийцы и мотив. Револьвер с гравировкой, в свою очередь, давал неоспоримые доказательства. Но, ежели вдуматься – Боже, сколько здесь было несоответствий с имеющимися уже фактами!
Записку я увидела первой. Брать бумагу в руки, чтобы до конца прочесть послание, я не решилась – потому как и без учета текста обнаружила немало зацепок.
Во-первых, мельчайшие брызги крови, оросившие всю поверхность стола, кое-где – рядом с бумагой – были смазаны. Совсем чуть-чуть: тот, кто не хотел бы найти эти мазки, не нашел бы их. Но они были.
Во-вторых, на столешнице, сразу над листом с запиской, имелся совершенно ровный прямоугольник – чистый и свободный от брызг. Можно было бы, пожалуй, предположить, что Бланш, падая, задела и чуть сдвинула лист. Но пятью минутами позже, когда я указала на не состыковку господину Вальцу, и мы аккуратно подняли лист, чтобы сравнить его величину с другими листами из альбома Бланш (а бумага была взята именно оттуда), лист с запиской оказался короче. Короче на ширину примерно двух пальцев.
И лишь тогда все обратили внимание, что сама записка начиналась сразу с признаний – без обращения, без какой-либо подводки и даже без подписи.
– Все это было написано вверху листа, – уже сам сделал вывод господин обер-лейтенант. – И если не Бланш Перье оторвала эту часть, то это сделал кто-то другой… Мадам Дюбуа, вы уверены, что не вы случайно смазали брызги крови на столе?
– Уверена более чем! – постаралась ответить я учтиво, но все же не скрыв бушующих во мне эмоций. – И на сей раз могу доказать свою невиновность: брызги на столешнице давно засохли. Смазать их возможно было лишь сразу после смерти Бланш. Час назад, ежели верить словам Ханни – именно тогда она в последний раз видела Бланш живой. А в это самое время вы, я и мой муж имели весьма неоднозначную беседу в гостиной моей каюты!
Господин Вальц чуть заметно кивнул, признавая мою правоту. Отозвался вынужденно:
– Я не обвиняю вас или месье Дюбуа в убийстве мадемуазель Перье. Мне жаль, если я невольно заставил вас так думать.
Вальц лукавил, конечно. Он именно что подозревал нас с мужем – по крайней мере, прежде. Чтобы не наговорить лишнего, тогда-то я и покинула каюту Бланш, встав у стены в коридоре. Тем более что в каюту для поиска скрытых следов, пригласили господина Коха с его чемоданчиком, и здесь стало совсем тесно.
Утешало меня лишь одно: Вальц сказал «убийство мадемуазель Перье». Убийство, а не самоубийство. И я была с ним полностью согласна.
Несомненно, у Бланш был подельник. Точнее, тот, кто и втянул ее в эту историю. Тот, для кого она готовила фальшивые документы. Тот, кто сел на пароход с целью убийства Жанны Гроссо; кто вынужден был избавиться и от Шефера, так как он слишком много знал; кто спрятал мундштук Жанны в каюте Евы Райс; и кто шантажом, угрозами или же добровольно вынудил Бланш написать письмо с нелепыми признаниями. И кто хладнокровно застрелил ее исподтишка, как трус – с той лишь целью, чтобы выставить виновницей ее одну.
Склоняюсь к тому, что подельник ее – мужчина. Именно на мужское имя оформляла документы Бланш – об этом однозначно говорили подручные Шефера. Кроме того, весьма непросто было бы женщине управиться с начальником полиции Шефером, весьма крупным мужчиной: сперва серьезно ранить его, затем удушить, перенести тело на палубу и сбросить за борт. Не говоря уж об обезвреженном до этого парнишке-юнге.
Само собой напрашивалось, что мужчина этот небезразличен Бланш. Но, увы, я не была особенно близка с гувернанткой моих детей. Мы были в хороших отношениях, но свои сердечные тайны девушка мне не поверяла. Я знала лишь, что шесть лет назад у нее был жених в Париже, и, кажется, они все еще поддерживали отношения. Но, увы, я ни разу не видела этого жениха, не знала даже его имени.
Никаких фотокарточек, дневниковых записей и писем в вещах Бланш, тоже не было. Однако спустя час обыска в каюте Бланш, господин Вальц вдруг настойчиво попросил меня присоединиться. Оказалось, что Кох все-таки нашел кое-что – и меня это касалось напрямую…
Листы из альбома, на которых писала Бланш, были неважного качества – тонкими. Чернила пропитывали их насквозь и даже оставляли след на столешнице. Невидимый глазу след – но подвластный реактивам господина Коха.
Конечно, весь недостающий текст (а там было, кажется, три строчки) господину Коху проявить не удалось. Лишь первую, потому как вывела ее Бланш с особенно сильным нажимом.
«От мадам Лилиан Дюбуа господину фрегатен-капитану Эрвину Герберу…»
– Вы напрасно вините себя в смерти девушки, мадам Дюбуа… – теперь уж заметно смягчившись, сказал мне Вальц. – Подельник Бланш Перье уговорил ее написать записку от вашего имени, с тем, чтобы вас сочли незаконной дочерью Жанны Гроссо и обвинили во всех убийствах.
– Вы хотите сказать, он пообещал ей, что записку от моего имени отправят фрегатен-капитану? Или даже меня вот так же застрелят над запиской Бланш… – догадалась я сама, потеряв дар речи.
– Разумеется, подельник Бланш не собирался воплощать этот план в жизнь – это нелепо. В это никто бы не поверил. Но ей он сказал, будто воплотит. А девушка, видимо, в отчаянной попытке себя спасти, на это согласилась.
Согласилась.
Мой муж прав, я совсем не разбираюсь в людях…
Я не смогла больше ничего сказать. В последний раз, уже без мыслей вовсе, поглядела на мертвое тело Бланш и снова вышла в коридор.
А минутой позже, разозлившись и на Бланш, и на себя, и на весь белый свет, решительно сорвалась с места и постучала в дверь соседней каюты – к бывшей компаньонке Жанны, Аурелии. Кажется, мне ее гаданиям следует доверять больше, чем себе!
