– А здесь разве есть невесты? – делано изумился Ильицкий. – Ты ведь отказалась за меня выходить. Два раза.
– Отказалась. И подумай, почему!
На этот раз я вовсе не заботилась о том, чтобы не прищемить ему пальцы – в гневе захлопнула рамы и одернула портьеру. Впрочем, все равно стояла у окна, пока не убедилась, что он действительно ушел…
Глава XVI
А на следующий день я уже жалела, что так грубо выставила Ильицкого вон. Чувствовала себя виноватой и, наверное, именно оттого, с самого утра настроение мое было отвратительным, и я совершала ошибку за ошибкой…
Когда на уроке дети облили мое платье чернилами, нервы окончательно сдали, и я пошла на крайние меры – принцип divide et impera
[25]. В правильности своего решения я в тот миг не сомневалась: с детьми давно нужно было что-то делать. Оставить без внимания вчерашнее происшествие – то, что они заперли меня в классной – означало дать им carte blanche
[26] на еще более отвратительные выходки.
Задания, которые я проверяла вчера, являлись сочинениями в виде четверостишья. Это пожелание Елены Сергеевны, которая была не очень-то в восторге от стремления всех трех сыновей стать военными и просила меня, чтобы я развивал их творческий потенциал. Она надеялась, что он у них есть.
Тему я выбрала самую невинную, которую могла – природа и природные явления.
– Вы мне правда «excellemment
[27]» поставили? – недоверчиво спросил Конни, открыв свою тетрадку.
– Правда, – ответила я с улыбкой, – мне очень понравилась аллегория в вашем стихотворении: представление весны в образе девочки. Есть несколько ошибок, но вы, monsieur Полесов, уже достаточно взрослый молодой человек – сможете сами найти их и исправить.
– Аллегория… – повторил восьмилетний Конни незнакомое слово, задумчиво глядя в тетрадь.
– А мое стихотворение вам тоже понравилось? – Никки поднял на меня взгляд боязливый, но полный надежды.
– Очень, – я улыбнулась ему даже теплее чем его брату, – у вас врожденное чувство рифмы, Никки: я знала, что написать стихотворение не составит для вас труда и рада, что убедилась в этом. Я думаю, если бы вы развили свою мысль и дописали еще несколько строф, а потом зачитали бы стих вашей матушке – она была бы счастлива.
Близнецы, совершенно довольные, переглянулись, а Никки уже начал грызть кончик карандаша, кажется, выдумывая для стиха продолжение. Я не лукавила: его рифмы и правда были легкими и воздушными, словно он и думал стихами.
– А мне вы за что поставили «assez bien
[28]»? – Митрофанушка, перегнувшись через стол, заглядывал в тетрадь к младшему брату и хмурился, – у Конни даже «весна» через «и» написана, ему и то «excellemment»!
– Зато у меня аллегория!… – возразил Конни и, прося защиты, воззрился на меня.
– Серж, сядьте ровно и смотрите в свою тетрадь! – заговорила я куда холоднее. – И почему вы явились на занятия не причесавшись? Мне отправить вас в ванную? Я поставила вам «assez bien», потому что первая часть вашего стихотворения списана у Пушкина, а во второй нет ни одной рифмы, ни даже здравой мысли. А фраза «солнце крутится вокруг Земли»… простите, но она обнаруживает ваше полное незнание законов природы – а вам тринадцать лет, вам скоро поступать в гимназию!
– Двенадцать еще… – буркнул Митрофанушка и насупился.
– А у меня почему «mal
[29]»? – без эмоций и даже без интереса – с одним только презрением в голосе – спросила Мари. – Тоже ошибки?
Про ошибки Мари я ничего сказать не могла.
Тему «Явления природы» я выбирала с таким расчетом, чтобы ни Демокрита, ни Эпикура, ни даже Маркса сюда нельзя было притянуть никоим образом. Хотя я точно знала, что Мари все равно припасет мне сюрприз. И я не ошиблась.
– По-вашему, то, что вы написали, m-lle Полесова, можно назвать стихотворением?
– Вполне. Это хокку, японская поэзия. Ее еще называют хайку, но мне больше по душе старое название, которое употреблял еще Мацуо Басё. – И добавила с видом неоспоримого превосходства: – Мацуо Басё – это известнейший японский поэт, если что.
– Допустим, – невозмутимо отозвалась я, – но оно написано японскими иероглифами – как по-вашему я должна его прочесть?
Мари хмыкнула свысока:
– Если ваших знаний недостаточно, чтобы обеспечить мое образование это исключительно ваша проблема, m-lle Тальянова. Евгений Иванович вообще сказал, что мне следует сменить наставницу – вы явно не соответствуете моим интеллектуальным запросам.
– Ах, Евгений Иванович сказал?!… – Ручка с металлическим пером, которую я крутила в пальцах, треснула в этот момент и переломилась, выдав мое нервное напряжение. А Мари, отметив это, улыбнулась краешком рта.
Поверить не могу, что Ильицкий так со мной поступил… а я еще считала себя виноватой перед ним. Хотя с его стороны это довольно разумно: если Мари станет уговаривать маменьку сменить гувернантку, потому что я недостаточно образована, то та рано или поздно согласится – я потеряю место и вынуждена буду уехать…
Но хотя бы голосом я постаралась не выдать волнения:
– И все же напомню вам, m-lle Полесова, что у нас урок русской словесности. Объясните мне, какое отношения к русской словесности имеют японские иероглифы, которыми написано ваше хокку?!
– А какое отношение к русской словесности имеет ваш français
[30] – ваши «аллегории», например, которыми вы через предложение сыпете?!
Мальчики с любопытством наблюдали за нами: кажется, авторитет в их глазах, заработанный в начале урока, я снова утратила – стараниями Мари.
– «Аллегория» слово не французского происхождения, а греческого! – запальчиво начала я, но быстро сникла, поняв, что крыть на этот раз мне действительно нечем. Я сдалась:
– Хорошо, Мари, я дам задание точнее: напишите стихотворение по-русски. Можете перевести это ваше хокку…
– Уже перевела. Переверните страницу.
Да что ж сегодня за день такой?… Я вспомнила, что вчера вечером хотела для очистки совести перевернуть страницу в тетради Мари, но именно в тот момент захихикали дети под дверью, и я отвлеклась. А потом мне стало вовсе не до ее иероглифов.
