Примерно за месяц до Рождества Платон Алексеевич остался однажды дома вместо похода на службу и сразу после завтрака вызвал меня в свой кабинет. Очень издалека, так, что я даже не сразу поняла суть, он начал свой рассказ…
***
В первой половине нашего века во Франции родился и здравствует поныне морской офицер и талантливый изобретатель по имение Феликс дю Тампль. Несмотря на то, что служил он в молодости на море, все его мысли занимало небо, а в частности покорение человеком этого самого неба – он строил летательные аппараты. Собственно, не он один стремился ввысь: до него были англичане Кейли, Хенсон, русский изобретатель Телешов и Бог знает сколько еще желающих сравниться с птицами. Однако все их изобретения были лишь на стадии проектов, либо полеты оканчивались грандиозными провалами. Феликс же дю Тампль первым в 1857 году понял, что монопланы куда эффективней, чем бипланы
[8], которые проектировали прежде, и получил патент на строительство, а в 1874 состоялся первый пробный полет полноразмерного летательного аппарата. Увы, неудачный – паровой машине не хватило мощности, чтобы поднять самолет в воздух.
Но все же это было событие. Причем событие не только в истории самолетостроения: появилась реальная возможность поднять человека в воздух! Это имело огромное значение прежде всего для политики – страна, которая владела бы машинами, умеющими летать, тотчас заняла бы более выигрышное положение в любом вооруженном конфликте. Потому изобретением дю Тампля, а еще больше самим дю Тамплем, очень интересовались разведки крупнейших мировых держав – в частности Британии и России. Для обеих этих стран тема вооружения была особенно актуальна, поскольку на протяжении всего века они соперничали за господство в Центральной Азии, а точнее в Афганистане. И воевала Российская Империя отнюдь не с полудикими племенами афганцев, а фактически с англичанами, которые с позволения афганских эмиров стояли во главе этих племен.
Англичанам в этой «гонке» повезло больше. По словам Платона Алексеевича, британская разведка завербовала родного брата дю Тампля, который был соавтором проекта – то есть, фактически дю Тампль строил самолет для англичан. Если бы полет 1874 года был успешным – дю Тампля вынудили бы работать на Великобританию. Учитывая крайне нестабильное положение самой Франции в те годы, это было бы нетрудно.
– Но полет оказался неудачным… – договорила я за Платона Алексеевича. – Вы хотите сказать, что это не случайность? Не просто ошибка в расчетах?
– Я считаю, что это не случайность, – вкрадчиво глядя мне в глаза, согласился дядя. – Лиди, девочка, со стороны России с дю Тамплем работал твой отец. Это было его последнее задание. Мы не ставили задачу завербовать изобретателя или переманить его на нашу сторону… это могло бы испортить наши отношения с Францией, вылези все наружу. Потому твоему отцу была поставлена задача лишь не дать дю Тамплю уйти в Британию – сорвать испытания, если это будет нужно.
– Его и маму убили из-за этого? – через силу спросила я. – К этому, получается, имеют отношение англичане?
– Да, – сухо и по-деловому отозвался Платон Алексеевич, – теперь это уже известно точно – его сдали британской разведке, причем сдали свои же, русские… – скомкано договорил дядя, раскрыл папку, что лежала на столе перед ним, и передвинул мне несколько листов, говоря уже так, будто отдавал распоряжение: – Связным твоего отца в Париже был другой наш человек. Настоящее его имя Сергей Васильевич Щербинин, но работал он под псевдонимом Сорокин. Сорокин предположительно в семидесятом или семьдесят первом был перевербован британской разведкой, но твой отец, не зная об этом, продолжал тесно с ним сотрудничать. Фотокарточки Сорокина, к огромному сожалению, у нас нет, и в лицо его среди моих людей никто не знает. Знал лишь твой отец. Но есть его словесное описание. Правда, тридцатилетней давности, но все равно прочти…
– Подождите-подождите, я ничего не понимаю! – я, ужасно нервничая, отодвинула от себя бумаги, которые начала было читать. – Для чего вы мне это рассказываете?… Для чего вам нужно, чтобы я знала имя человека, виновного в убийстве родителей… я не хочу ничего этого знать!
Обычное мое хладнокровие оставило меня в тот момент: я разрывалась от желания немедленно выяснить об этом Сорокине все, и одновременно – забыть и то, что знала теперь.
Дядя же продолжал спокойно и невозмутимо, будто не замечал, что со мною творится:
– Нам нужен Сорокин, девочка. Это никак уже не связано с твоим отцом, но политическая ситуация в мире такова, что России нужен козырь в противостоянии с Британией: ситуация с Афганистаном почти достигла точки кипения. Козырем как раз и может стать Сорокин. Сейчас Франция считается главным союзником Британии – однако, ситуация может в корне измениться, если французы узнают, какие игры англичане вели за их спиной в 1874 году. Нам нужно найти Сорокина и, если он еще жив, заставить сотрудничать с нами.
– Если он еще жив?
– Он старше меня – ему уже за шестьдесят. После провала твоего отца он исчез из нашего поля зрения. Долгое годы его считали погибшим, считали героем. Я лично всячески поддерживал его семью, оставшуюся в России: его жена умерла шесть лет назад, а единственная дочь замужем за неким Полесовым. Живет в Москве. Если Сорокин еще жив, то есть шанс, что он попытается связаться с дочерью – посредствам писем хотя бы. Шанс небольшой, но он есть. Но работать с Полесовой нужно очень аккуратно. Если Сорокин что-то почувствует – тогда он исчезнет точно и контакты с дочерью прекратит. А моих людей он вполне может знать в лицо – маловероятно, но исключать этого нельзя. Поэтому нам нужен кто-то со стороны, кому я могу вполне доверять…
Он снова поднял взгляд на меня, и я уже понимала, зачем он мне это рассказал. Но не знала, хочу ли я влезать в это дело – справлюсь ли.
– Полесовы подыскивают гувернантку, – едва слышно продолжил Платон Алексеевич, – а ты выпускница Смольного, ты бы их заинтересовала.
– Но… Сорокин ведь наверняка узнает меня по фамилии – ведь он работал с моим отцом…
Дядя поспешно покачал головой:
– Он знал его как Габриэля Клермон, урожденого француза, и понятия не имел, что у него есть дочь. Он не узнает тебя – иначе я бы не заикнулся даже тебе об этом деле.
***
Первые дни, как поселилась у Полесовых, я чувствовала себя настоящей шпионкой – совсем как в приключенческих романах. Миссия моя мне казалась крайне важной, а саму себя я мнила едва ли не последней надеждой российской разведки. Особенно ярко я это чувствовала, когда шла на встречу с Марго, которая осуществляла мою связь с Платоном Алексеевичем. Первое время я ездила к ней исключительно с лицом, закрытым вуалью, по три раза меняла извозчика и, как умела, путала следы.
Это потом пришло понимание, что шанс, будто Сорокин через столько лет действительно захочет связаться с дочерью, совершенно его непомнящей и не знающей даже в лицо, не просто небольшой – он мизерный. Ничтожный. Что дядя лишь подстраховался с помощью меня на самый-самый крайний случай, который едва ли когда-то наступит. А может быть и вовсе выдумал для меня это развлечение, чтобы я просто почувствовала себя нужной. Увы, но никакая я не шпионка, а самая заурядная гувернантка – никудышная, к тому же…
