– Нормально.
Мирелла мягко улыбнулась.
– Никому не нормально.
Нита вздохнула и подперла рукой подбородок. Раз уж ее соседка не хочет молчать, можно попытаться добыть какую-то информацию.
– Так ты знаешь, который час?
– Нет. – Мирелла пожала плечами. – Лампы включены все время. Еду приносят, когда захотят. Я не заметила никакой системы.
Просто здорово. Интересно, сколько времени прошло с момента ее похищения и слышал ли об этом отец?
– Э-э, Нита. – Мирелла бросила на нее косой взгляд, которым учителя смотрят на провинившихся учеников. – У тебя, э-э… интересный испанский. Откуда ты?
Нита пожала плечами.
– Мой папа из Чили, но до шести лет я жила в Мадриде. Я из…
Откуда она? Она родилась в Испании, росла в Штатах, Германии, Вьетнаме, а теперь и в Перу. Впрочем, ее не тянуло ни к одному из этих мест. Ну, разве что к Чикаго, потому что там сейчас жил отец.
– Я не знаю.
– Э-э, ну ладно… – удивленно протянула Мирелла, а затем тактично сменила тему. – Я видела, как ты заживляла рану. Это круто.
– Не совсем. – Нита посмотрела на девушку с серовато-розовой кожей. Она не очень хотела говорить о себе с незнакомкой. – Какая история у тебя?
Мирелла пожала плечами.
– Ты когда-нибудь слышала о розовых дельфинах в реке Амазонке?
– Ага. Слышала. Ученые до сих пор не могут сказать, почему они розовые. Я где-то читала, что такой цвет обусловлен минералами, находящимися в воде. В другом же источнике говорилось, что такими дельфины стали из-за того, что их кровеносные сосуды располагаются близко к коже.
Нита очень хотела поехать к Амазонке и увидеть розовых дельфинов. Она просила у матери съездить туда в ее день рождения, но та отказалась без всяких объяснений.
– На самом деле они как фламинго – едят пищу из-за которой и приобретают такой цвет. Если едят другую – становятся серыми. – Мирелла говорила медленно, как будто с маленьким ребенком, и Ните захотелось дать ей пощечину. – Но мне больше нравится легенда.
– Не поняла.
– Ну, среди тех, кто живет вдоль Амазонки, ходит древняя легенда, – устраиваясь поудобнее, Мирелла скрестила ноги и запрокинула голову, – о том, что в деревню приходит бледный мужчина в шляпе, охмуряет девушек и, если ему удается привлечь одну из них, забирает ее с собой к реке, где она становится его невестой, а потом топит ее в воде.
Нита нахмурилась.
– Разве не русалки топят людей?
– Они тоже, – неохотно признала Мирелла. – Более популярная версия легенды гласит, что дельфины просто оплодотворяют женщин, а на следующее утро уходят, но мне больше нравится вариант с утоплением.
Нита признала, что ей тоже.
Мирелла поменяла позу.
– Если ты снимешь с бледного мужчины шляпу, раскрывается его истинная сущность – дельфина. Он несется к реке и уплывает в другой город – охотиться за новыми невестами. Говорят, его обувь превращается в сома, а пояс – в угря, а… Ну, еще много чего говорят.
Нита моргнула.
– Так ты можешь превратиться в дельфина?
– Нет, конечно, – фыркнула Мирелла.
– Тогда к чему ты клонишь?
Мирелла скрестила руки на груди и нахмурилась.
– Я пыталась рассказать тебе предысторию.
– Да, но это всего лишь легенда. – Нита попыталась скрыть раздражение в голосе. – Меня интересуют факты. Кто ты?
– Я человек, – окрысилась она. – Такой же, как ты.
Нита вздохнула.
Мирелла продолжала дуться.
– Однако моя пигментация похожа на дельфинью. Я меняю цвет в зависимости от рациона. Все эти истории были основаны на легендах о моем народе.
Нита прислонилась к стеклянной стенке своей камеры.
– У тебя есть еще какие-нибудь способности, кроме этой?
– Нет.
– Никаких других изменений?
Нита и не надеялась услышать другой ответ. Цвет кожи меняется благодаря наличию в пище каротеноидов. Люди, особенно младенцы, тоже могут в некоторой степени менять свой цвет. Она читала о детях, которые становились желто-оранжевыми из-за того, что ели слишком много моркови, а их матери почти всегда списывали это на желтуху. Еще в далеком детстве Нита пыталась менять свой цвет, но делать это оказалось сложнее, чем ей казалось, плюс в ее коже изначально было много меланина.
С тех пор она не пыталась экспериментировать с цветом кожи, хотя думала, что сейчас ей удастся его изменить. Может, в двенадцать лет и круто быть искусственным хамелеоном, но в данный момент Нита не видела смысла, тем более вряд ли сильно поможет.
– Насколько я знаю, никаких.
– Это бесполезно.
Мирелла посмотрела на Ниту со злостью.
– А у тебя есть другие способности, кроме самоисцеления?
Нита задумалась. Ее мать умела увеличивать свои мышцы, придавая им почти сверхчеловеческую силу. А есть ли такая способность у самой Ниты?
Как ей это сделать? Сможет ли она заставить мышцы расти быстрее? Ей хотелось еще и ускорить процесс, поэтому, возможно, ей удастся синтезировать эффект стероидов. В висках застучало – она принялась за работу.
Боли Нита не чувствовала – болевые рецепторы были отключены. Но кровь в висках стучала, и удары отдавались в ушах, будто низкочастотные басы. Это говорило об одном: сегодня она перенапряглась, а в крови все еще оставался успокоительный препарат. Но Нита не прекращала до тех пор, пока рука не отяжелела настолько, что она едва смогла ее поднять.
Затем, встав на ноги, она изо всех сил ударила кулаком по стеклянной стенке.
Стекло задрожало, но не треснуло. В отличие от трех пальцев Ниты.
Завалившись назад, она упала на пол и посмотрела на свои изогнутые пальцы и запястье с разорванными сухожилиями, которые нужно было восстанавливать. Если бы Нита могла чувствовать боль, то, вероятно, уже визжала бы как резаная. Что ж, рядом с Ковитом отсутствие боли было непредвиденным преимуществом.
Вздохнув, здоровой рукой Нита передвинула сломанные пальцы на их прежние места.
Может, ей следовало сначала научиться наносить удары?
Издав приглушенный стон, она прислонилась спиной к стеклу и остановила синтез стероидов. Затем расслабила мышцы, позволяя реагентам рассосаться в крови. Кожу слегка покалывало – искусственные мышцы исчезали. Видимо, это не вариант.
Мирелла разглядывала ее широко раскрытыми глазами, но Нита на нее не обращала внимания.
Тяжело дыша, она на мгновение прикрыла глаза. Боже, как же ужасно она себя чувствовала. Ей не следовало этого делать. Может, Нита и не чувствовала боли, но истощение, тошнота и ощущение того, как косточки сломанных пальцев трутся друг о друга, никуда не делись.
