Проведя самоисцеление, Нита встала с кровати. Теперь, когда она позаботилась о своем теле, выспалась и поела, можно начинать придумывать реальный план, как выбраться отсюда.
Теперь она не будет пытаться пройти через стеклянные стены – урок был усвоен. Возможно, ей бы и удалось выбраться с помощью наращивания силы, но у нее просто не было опыта. Нита толком не знала, как правильно применять эту силу.
Дверца для подачи еды была слишком маленькой. В нее не пролезть, даже если удастся открыть с другой стороны. Стены камеры доходили до потолка, высота которого составляла около восьми футов.
Значит, единственный выход – это дверь, которая открывается снаружи.
Если кто-то снова откроет эту дверь, есть ли у нее предмет, с которым Нита сможет на него напасть? Она огляделась. Койка. Полотенце. Одеяло. Может, ей удастся задушить тюремщика полотенцем?
Нита фыркнула. Скорее всего, нет. Как она набросит полотенце на шею?
Она беспокойно заметалась по камере и напряглась. Она знала – чувствовала, – что в ближайшее время что-то должно произойти. Но пока это не произошло, ей придется просто ждать. А Нита ненавидела ждать.
В голову пришла мысль, что можно поговорить с Миреллой. Тьфу. Как будто по заказу, та пошевелилась и проснулась.
– Доброе утро.
– Сейчас утро?
– Не знаю.
Нита вздохнула. Разве от Миреллы можно добиться чего-нибудь полезного?
– Сколько ты уже здесь? – немного подумав, спросила Нита.
– Думаю, около двух недель, – тихо ответила Мирелла.
– А другие заключенные были?
Мирелла напряглась.
– Да.
Нита ждала подробностей. Когда их не последовало, она подсказала:
– Что с ними случилось?
Мирелла отвернулась.
– Может, сменим тему?
Ните не понравился этот ответ. Совсем не понравился.
– Ты когда-нибудь была в Икитосе? – спросила Мирелла, опередив Ниту, которая хотела уже вспылить.
– Нет. Где это?
– Вверх по реке. В северном Перу. – На ее лице появилась легкая улыбка. – Это мой дом. Самый красивый город в мире. Мой брат считает иначе и хочет уехать оттуда, но я бы ни на что его не променяла.
Нита моргнула.
– Брат? Он такой… как ты?
– Нет, я одна такая, – указала она на себя. – Мама говорит, что мой прадед тоже был таким, но его уже давно нет на свете. Моя кузина тоже была такой, как я, но она исчезла, когда я была маленькой.
– А-а, – протянула Нита. Она даже не задумывалась о том, что у Миреллы есть семья. Это казалось очевидным, но почему-то Нита была удивлена.
Мирелла обвила колени руками.
– Я скучаю по своей семье, по родителям, по двоюродным братьям и сестрам, по бабушке с дедушкой, особенно по бабушке. Гены дельфинов пошли из ее семьи, она родом из бразильской части Амазонии. Она всегда хотела, чтобы мы приехали погостить в ее родном городе, но у нас так и… – Она несколько раз моргнула и мягко улыбнулась. – Я скучаю даже по своему глупому старшему брату. Он всегда показывал мне фотографии других городов, в которые хочет переехать. Думаю, теперь он может узнать любой город в Южной Америке, хотя никогда не выезжал из Икитоса.
Она закрыла лицо руками. Нита скривилась. Она была рада, что между ними стеклянный барьер, иначе Мирелла могла бы рассчитывать, что Нита обнимет ее или сделает что-то столь же неприятное.
Нита вздохнула и задумалась, каково это – иметь такую семью, как у Миреллы? По правде говоря, Ниту это не привлекало – она пересмотрела достаточно мыльных опер и ситкомов, и это давало ей повод радоваться, что у нее нет большой семьи. Но все же иногда она интересовалась историей своих родителей.
Отец рассказывал ей, что он родом из Чили, но никогда не говорил, откуда именно. Будучи ребенком, Нита не могла точно это разузнать. В испанском языке такие путаные региональные диалекты, что она была уверена: круг поиска можно сузить, отталкиваясь от манеры разговора отца. Нита записывала каждую идиому и каждый речевой оборот – а вдруг однажды ей удастся собрать фрагменты этой головоломки в одно целое и узнать, откуда родом ее отец.
Но это не сработало. Ните просто не хватало информации. За годы, проведенные в Мадриде, акцент отца сильно изменился. На ночь он читал только сказки из книг, купленных в «Барнс и Нобл»
[11]. Никогда не брал ее в церковь, хотя сам ходил туда каждое воскресенье.
Нита всегда удивлялась, почему отец скрывает от нее свою жизнь. Изучая историю Чили, она нашла море тревожной информации о годах его детства, когда спонсируемый ЦРУ государственный переворот привел к власти диктатора. Она спрашивала себя: «Может, тогда произошло что-то настолько ужасное, что он не может говорить об этом?»
Что касается матери… у Ниты сложилось впечатление, что она просто появилась из воздуха. И даже если у мамы была семья, Нита не была уверена, что хочет о ней что-нибудь знать.
Вздрогнув, она отмахнулась от своих мыслей и повернулась к тихо плачущей Мирелле, сидевшей перед ней, затем откинулась на подушку и посмотрела на мигающую камеру наблюдения.
– Мирелла.
– Да? – тихо откликнулась она.
– Ты знаешь, кто следит за камерой?
Она вздрогнула и прошептала:
– Ковит.
Нита вскинула брови.
– Двадцать четыре часа в сутки?
– Я не знаю.
Бесполезная девчонка.
Размышляя, Нита снова посмотрела на камеру, затем резко встала и рьяно замахала рукой, приглашая кого-нибудь войти в помещение.
Лампочка продолжала мигать.
– Что ты делаешь?! – взвизгнула Мирелла.
Нита проигнорировала ее. Она ждала, чувствуя, как неистово колотится сердце.
Она не совсем понимала, зачем так поступила. Однако упоминание Миреллы о том, что Ковита держат на коротком поводке, постоянно наблюдая с помощью камер, заставили Ниту задуматься над тем, насколько он свободен и, что более важно, насколько ему скучно.
С одной стороны, шатающийся поблизости занни, особенно скучающий, не очень хороший вариант. Тем не менее теперь Ковит знал, что Нита может отключать свою способность чувствовать боль, поэтому, скорее всего, не причинит ей вреда, когда проголодается. А вот если ему просто нравится причинять боль людям, не из потребности в пище, то у нее будут большие проблемы.
С другой стороны, если ему скучно, возможно, он захочет поговорить, а Нита сможет выудить какую-то информацию.
Кроме того, если ее просьбы будут такими же безобидными, как прежде, возможно, ей принесут еще какие-нибудь вещи. Книга и полотенце сами по себе не представляют опасности. Но книга, завернутая в полотенце, – это уже как кирпич в сумочке – неплохое оружие.
