Хотя, возможно, она уже начала привыкать к Ковиту, потому что на этот раз не чувствовала себя сильно напуганной. А может, страх был как слезы: если проплакать несколько часов, то больше не выдавишь ни слезинки. Так и со страхом – сначала он тебя гложет, а потом все становится безразличным.
Ковит сел на пол и скрестил ноги перед тюремным ящиком. Он вынул из кармана пачку бумажных листочков, перевязанную резинкой, и, сняв резинку, перетасовал их.
– Какие карточные игры тебе нравятся? Покер? Китайский покер? Война? Пасьянс?
Нита уставилась на маленькие кусочки бумаги в его руке.
– Ты сам их сделал?
Ковит засмеялся и показал ей карту. Она представляла собой неаккуратно вырезанный прямоугольник из листа бумаги для принтера с нарисованными ручкой сердцем и цифрой три.
– Это не заняло много времени. – Он все еще тасовал карты. – Давай сыграем в покер.
Нита кивнула, все еще не доверяя своему голосу. В горле стоял тугой и колючий комок. Ковит передал ей карты через тюремный ящик. Нита подняла их слегка дрожащими руками, положила на колени и опустила глаза.
– Зачем ты это делаешь?
– Мне скучно, – бесцветным голосом сказал он. – Здесь нет ни интернета, ни книг. Рейес дала мне телефон из эпохи динозавров, в котором есть только ее номер, а гулять по этому долбаному рынку мне не хочется.
Нита не ответила.
Ковит вздохнул.
– Я подумал, может, тебе тоже скучно. Мне уйти?
– Нет, – прошептала Нита, впервые в жизни нуждавшаяся в компании, пусть даже в лице психопата. – Давай сыграем.
Она проигнорировала его победную улыбку – такую жуткую, голодную, что Нита просто не могла на нее смотреть.
Они сыграли несколько партий в тишине. Большинство из них осталось за Ковитом. Нита не очень часто играла в покер, но с каждой партией у нее получалось все лучше и лучше. После длительного молчания она наконец почувствовала, что может говорить.
– Так… – начала она, пытаясь придумать тему для разговора. Раз Ковит сейчас здесь, из него нужно выудить какую-то информацию. Но хоть убей, Нита не могла придумать, с чего начать.
Он поднял брови и ухмыльнулся.
– Да?
– Ты не отрезал мне пальцы.
– Нет.
– А собираешься?
Он молчал долго. Нита подняла глаза и, увидев, что он смотрит на нее, беспокойно заерзала на месте.
– Нет, – наконец сказал он, глядя на свои карты.
И снова замолчал. Нита занервничала. Часть ее разума говорила ей бросить это – она не хотела на него давить.
А если он передумает? Но остальная часть ее была недостаточно умна, чтобы послушаться, поэтому Нита спросила:
– Почему?
Он пожал плечами.
– Похоже, это бесполезно. Никто не может извлечь из боли и страдания пользу.
Нита уставилась на него.
– Ты не сделал это, потому что не мог впитать мою боль?
– Конечно. – Он отвел взгляд.
Нита облизнула губы.
– Вранье.
Он засмеялся.
– Может быть. Я действительно лгу.
– Все лгут. Это ни о чем не говорит.
– Именно так.
Нита положила проигрышные карты в ящик.
– Ну, какой бы ни была причина, спасибо. – Она убрала волосы с лица. – От занни я такого не ожидала.
Ковит нахмурился.
– Я ненавижу это слово.
– Ты уже говорил. – Нита сложила руки на коленях и наблюдала за ним. – Почему?
– Это одно из тех английских слов, которые меня очень раздражают.
– Да? Разве вас не так называют?
Ковит перетасовал карты и покачал головой.
– Оно появилось в XIX веке, когда европейские страны захватывали земли в Азии. Англичане завладели территориями современной Малайзии и Сингапура, а французы захватили Вьетнам и Камбоджу. Таиланд, который тогда называли Сиамом, изо всех сил старался остаться независимым как в политическом, так и в военном отношении. Короче говоря, появилась «занни», которая… э-э… наслаждалась конфликтом. Никто не знал, была она нанята сиамским правительством или нет. Я и сам не знаю, но думаю, в любом случае все прошло хорошо.
Он натянуто улыбнулся.
– Как бы то ни было, французы прозвали ее Санг, что означает «кровь». – Он пожал плечами. – Кто-то неправильно связал это прозвище с английским произношением, и оно стало звучать как «занни».
– Я этого не знала. – Нита поменяла позу. – Так как же занни называются на самом деле?
Он заколебался.
– Это спорный вопрос. Я имею в виду, в наши дни, поскольку их так называют в МПДСС, и слово «занни» стало устоявшимся определением. Но некоторые люди говорят, что на самом деле мы красу.
– Это на каком языке?
– На тайском. – Он смахнул волосы с лица. – Но есть названия и на других языках. «Касу» – на лаосском и… э-э… ахп? На кхмерском. Кажется, малайзийское название начинается со звука «п», но сейчас я не могу его вспомнить.
Нита сложила карты на коленях.
– Никогда не слышала этих названий.
– Ты и не могла их слышать. – Он пожал плечами. – В смысле, что традиционно так называют только женщин.
– Да?
– Ну, люди думали, что красу – это плавающие женские головы со свисающими с шеи внутренними органами. Они оставляли свои тела, приплывали в город и вырывали нерожденных детей из чрева их матерей, потрошили людей и съедали их плоть, видишь ли. – Он ухмыльнулся. – Некоторые говорят, что это были те «занни», которые немного перегнули палку и завязывали вокруг своей шеи кишечные тракты людей, как шарфы.
– Это негигиенично, – поежилась Нита.
Ковит засмеялся.
– Не отвратительно?
Она пожала плечами. Это всего лишь органы.
– Так почему же люди думали, что есть только женщины красу?
Услышав ее произношение, Ковит поморщился.
– Потому что мужчины, независимо от правящего диктатора, вступали в армию или даже оказывались вне закона. Другими словами, они формировали группы, где… поведение, которое мы демонстрируем, не было редкостью. Думаю, мы вливались в общество. – Он фыркнул. – Но у женщин не было подходящей работы, которой они могли бы объяснить пытки. Поэтому люди, как правило, чаще замечали женщин, приходящих в город, чтобы потрошить жертв, чем мужчин, делающих то же самое.
– Интересно. – Нита задумалась над тем, сколько еще устных легенд о сверхъестественных существах искажены, ведь объектив, через который они просматривались, был неверно настроенным.
