— Скину тебе письмо, братишка.
— Спасибо, братан.
Босх вышел из дома в половине двенадцатого, чтобы успеть перекусить по пути в Окснард. На улице он посмотрел по сторонам — нет ли слежки, — после чего направился к взятому напрокат «чероки». Машину он оставил в квартале от дома. Спустившись в Вэлли, он завернул в «Покито мас», где проглотил порцию тако, затем выехал на шоссе 101 и отправился в округ Вентура.
Окснард был самым большим городом в округе. Свое неблагозвучное название он получил в память о фермере, который в конце девятнадцатого века построил там завод по переработке сахарной свеклы. Город окружал бухту Порт-Уайниме, где находилась небольшая база ВМС США. Во время разговора с Оливией Макдоналд Босх планировал спросить, не потому ли Доминик решил записаться во флот.
Пробок не было, и Босх оказался в Окснарде раньше, чем планировал. Заехал в порт и прокатился вдоль Голливудского пляжа, где напротив океана выстроилась шеренга аккуратных домиков, а улицы назывались Ла-Бреа, Сансет и Лос-Фелис — так же, как знаменитые бульвары Голливуда, где блеск граничит с нищетой.
Ровно в назначенное время он остановился у дома Оливии Макдоналд — ухоженного калифорнийского бунгало, похожего на остальные здания в этом старом районе для среднего класса. Оливия ждала Босха, сидя в кресле на крыльце. Она была примерно того же возраста, что и Гарри. Подобно Доминику, Оливия была полукровкой: наполовину белой, наполовину латиноамериканкой. Волосы ее были снежно-белыми. На Оливии были выцветшие джинсы и белая блузка.
— Здравствуйте, я Гарри Босх, — сказал Босх.
Протянул руку, и Оливия пожала ее, не вставая с кресла.
— Оливия, — сказала она. — Присаживайтесь.
Босх сел в плетеное кресло. Между ними с Оливией стоял столик со стеклянным верхом, а на нем — кувшин чая со льдом и два стакана. Оливия предложила Босху выпить чая, и тот не отказался, но чисто из вежливости. Еще на столике лежал большой желтый конверт с надписью «Не сгибать». Наверное, в нем были фотографии.
— Итак, — начала Оливия, разлив чай по стаканам, — вы хотели поговорить о моем брате. Сразу спрошу: на кого вы работаете?
Босх ожидал, что разговор начнется с этого вопроса. И знал, что от его ответа зависит дальнейший ход беседы.
— Ну, это весьма щекотливая тема, — ответил он. — Человек, который меня нанял, хочет выяснить, есть ли у него ребенок. Этот ребенок должен был родиться в пятьдесят первом году. Но мы условились, что я буду вести расследование в обстановке строжайшей секретности и не раскрою имени моего нанимателя, пока он сам того не велит. В общем, сейчас я в затрудненном положении. Что-то вроде «уловки двадцать два»: вы не захотите говорить со мной, пока не узнаете имени моего нанимателя. А я не могу его назвать, пока не выясню, что ваш брат был сыном этого человека.
— Ну а как вы это выясните? — спросила она, сокрушенно всплеснув руками. — Никки погиб в семидесятом году.
Босх понял, что беседа идет в нужную сторону:
— Есть кое-какие соображения. Он вырос в этом доме, верно?
— Откуда вы знаете?
— Этот адрес указан в свидетельстве о рождении — том, что выписали после усыновления. Может, найду здесь что-нибудь полезное. Скажите, его комната осталась такой же, как при жизни?
— Что? Странный, знаете ли, вопрос. К тому же я вырастила здесь троих детей, когда вернулась. Места здесь немного, так что мы не стали устраивать из его комнаты музей. Не до этого было. Вещи Никки — те, что остались, — лежат на чердаке.
— Что за вещи?
— Не знаю. Военные. Что-то он сам прислал, что-то прислали после его смерти. Родители их сохранили. А я, когда вернулась, убрала все на чердак. Мне его вещи не нужны, но мать взяла с меня слово, что я не стану ничего выбрасывать.
Босх кивнул. Осталось найти способ пробраться на чердак.
— Ваши родители еще живы? — спросил он.
— Отец двадцать пять лет как умер. Мать жива, но, если спросить, какой сегодня день, она не ответит. Даже имени своего не помнит. Она в доме престарелых, там за ней хорошо ухаживают. А здесь только я. Развелась, дети выросли и разъехались кто куда.
Босх сумел разговорить Оливию, не возвращаясь к вопросу о том, кто его нанял. Теперь нужно было извернуться так, чтобы речь зашла о чердаке и вещах, которые там хранятся.
— Значит, ваш брат знал, что его усыновили? Вы говорили об этом по телефону.
— Да, знал, — сказала она. — Мы оба знали.
— Вы тоже родились в приюте Святой Елены?
— Меня взяли первой, — кивнула она. — Приемные родители были белыми, а я, как видите, смуглянка. В те времена здесь был белый район. Родители решили, что мне нужен сверстник с таким же цветом кожи, как у меня. Поэтому снова поехали в приют и вернулись с Домиником.
— Вы говорили, что брат знал, как звали его родную мать. Откуда? Такое обычно хранится в тайне. По крайней мере, так было в те времена.
— Да, вы правы. Я так и не узнала, кто моя мать и откуда. Никки отписали моим родителям еще до появления на свет. Когда он родился, они его уже ждали. Но он был хиленький. Врачи сказали, лучше ему какое-то время побыть на материнском молоке. Что-то в этом роде.
— Так ваши родители и познакомились с его матерью.
— Именно. Несколько дней приходили к ней. Наверное, какое-то время сидели у нее в комнате. Позже, когда мы подросли, стало очевидно, что между нами и родителями — они итальянцы — нет никакого сходства. Мы начали приставать с вопросами. Нам сказали, что мы приемные дети. И что маму Никки зовут Вибиана. Рассказали, как встречались с ней, прежде чем она отказалась от Никки.
Похоже, Доминик и Оливия не знали всей истории. Не знали, что случилось с Вибианой. Возможно, их приемные родители тоже об этом не знали.
— Скажите, Ник не пробовал найти настоящих родителей, когда вырос?
— Если даже искал, мне об этом неизвестно. Мы знали, что появились на свет в приюте Святой Елены. Там, где рожают нежеланных детей. Мне никогда не хотелось найти биологических родителей. И Никки, по-моему, тоже.
Босх услышал в ее голосе горькую нотку. Даже сейчас, спустя шестьдесят лет, она не могла простить людей, которые от нее отказались. Гарри понимал: сейчас не лучшее время доказывать, что не все дети, рожденные в приюте, были нежеланными. В те времена у многих — если не у всех — матерей попросту не было выбора.
Он решил направить разговор в другое русло. Отпил из стакана, кивнул на конверт и спросил:
— Там фотографии?
— Решила, что вы захотите на них взглянуть, — сказала Оливия. — И еще там статья из газеты.
Открыв конверт, она протянула Босху пачку фотографий и свернутую пополам газетную вырезку. Снимки и вырезка выцвели и пожелтели от времени.
Босх сперва прочел статью, осторожно развернув вырезку, чтобы та не разошлась по сгибу. Судя по содержанию статьи, газета была местной, а тираж — совсем маленьким. Определить название газеты было невозможно. Заголовок гласил: «Окснардский спортсмен убит во Вьетнаме», а из текста Босх не узнал почти ничего нового. Сантанелло погиб, когда его разведгруппа возвращалась с вылазки в провинцию Тэйнинь. Вертолет попал под снайперский огонь и рухнул на рисовое поле. В статье упоминалось, что Сантанелло увлекался спортом: играл в футбол в университетской сборной, а также в баскетбол и бейсбол в последних классах школы. И еще там были слова матери Сантанелло: та говорила, что сын с гордостью служил своей стране, несмотря на популярные в те времена антивоенные настроения.
