После этого он вернулся к компьютеру. Когда Босх вносил последние штрихи в рапорт о вещественных доказательствах по делу, затрещал сотовый. Звонил Микки Холлер.
— Эй, брательник, давно не слышались, — сказал адвокат. — Ну что, поговорил с внучкой?
За событиями последних восемнадцати часов Босх совсем забыл о деле Вэнса. Казалось, он ездил в Сан-Диего месяц назад.
— Пока нет, — ответил он.
— А с Идой Паркс Как-ее-там? — спросил Холлер.
— С Идой Таунс Форсайт. Нет, не поговорил. День выдался безумный. Ну, на второй работе.
— Проклятье! Ты что, как-то связан с этой историей про парня и его подземелье? В Санте-Клорокс?
Изначально Санта-Кларита задумывалась как район для белых жителей Большого Лос-Анджелеса. «Сантой-Клорокс» ее прозвали, ссылаясь на марку отбеливателя. Босх подумал, что в устах человека, выросшего в Беверли-Хиллз — первейшем бастионе белой расы, — такие слова звучат по меньшей мере странно.
— Да, связан, — сказал Босх.
— Скажи-ка, он уже нанял адвоката? — спросил Холлер.
— Поверь, тебе это не нужно, — помедлив, ответил Босх.
— Мне все нужно, — сказал Холлер. — Готов к любому делу. Но ты прав. Какое-то время буду возиться с завещанием.
— Что, в суде уже начались слушания?
— Не-а. Пока ждем.
— Если все будет нормально, завтра вернусь к этому вопросу. Как только найду внучку, позвоню.
— Привези ее сюда, Гарри. Хочу с ней познакомиться.
Босх не ответил. Внимание его было приковано к монитору: от Вальдеса только что пришло электронное письмо с одобрением рапорта по делу и обвинительного аффидевита. Осталось разобраться со списком улик, подготовить ордер на обыск — и все.
Глава 36
В среду утром, как только начался рабочий день, Босх вошел в окружную прокуратуру. Дело Доквейлера обещало быть громким, и Босх заранее записался на прием. Ему не хотелось сдавать бумаги дежурному прокурору: тот, приняв документы, передаст их дальше по служебной цепочке, с глаз долой — из сердца вон. Вместо этого Босх договорился о встрече с Данте Корвалисом, чтобы тот, ветеран судебных баталий, занимался Доквейлером от начала до конца. Раньше Босх не работал с Корвалисом, но был о нем наслышан. В суде его прозвали Непобежденный, ибо он не проиграл ни одного дела.
Оформление прошло гладко. Корвалис отклонил лишь обвинение в краже муниципального имущества, объяснив, что дело и без того запутанное: присяжным предстоит выслушать показания многочисленных жертв и вникнуть в суть анализа ДНК. На фоне остальных обвинений кража инструментов, бетона и крышки люка из департамента общественных работ — сущая мелочь, на которую не стоит тратить время ни судье, ни прокурору. К тому же подобные мелочи способны застопорить работу присяжных.
— Все из-за телевизора, — сказал Корвалис. — Когда по ящику показывают суд, он длится не больше часа. Поэтому в реальной жизни присяжные быстро теряют терпение. Не стоит грузить их лишней информацией. Да нам это по большому счету и не нужно. Ваш Доквейлер и без того сядет на всю жизнь, уж поверьте. Так что забудем про крышку люка. Разве что вспомните о ней, когда будете рассказывать, как спасали Беллу, — так, в качестве штриха к показаниям.
Босх решил не препираться. Он был счастлив, что дело с самого начала попало в руки одного из лучших игроков прокуратуры. Они с Корвалисом договорились, что будут встречаться по вторникам и обсуждать подготовку к судебному процессу.
К десяти утра Босх уже вышел из Центра Клары Фольц. Вместо того чтобы направиться к машине, он прогулялся по Уэст-Темпл-стрит, перешел шоссе 101 и оказался на Мейн-стрит. Прошагал сквозь парк Пасео-де-ла-пласа, свернул на Ольвера-стрит и протолкался через мексиканский базар — все для того, чтобы исключить возможность автомобильной слежки.
В конце длинного ряда сувенирных ларьков он обернулся, чтобы проверить, нет ли позади пеших преследователей. Простояв так несколько минут и не заметив ничего подозрительного, Босх продолжил запутывать следы: перешел Аламеда-стрит и скрылся в здании вокзала Юнион-Стейшн. Потом прошагал по циклопическому фойе, окольными путями поднялся наверх и, достав из бумажника проездную карточку, перешел на Золотую линию метро.
Поезд отправился к Маленькому Токио, и Босх принялся изучать соседей по вагону. На следующей станции он вышел на перрон, но у двери задержался, чтобы рассмотреть всех, кто последовал за ним. И снова не увидел ничего подозрительного. Вернувшись в вагон, он проверил, не повторил ли кто его маневр. Дождался предупреждения «Осторожно, двери закрываются» и в последний момент снова выскочил на перрон.
Остальные пассажиры поехали дальше.
Прошагав два квартала по Аламеда-стрит, Босх свернул к реке. Студия Вибианы Веракрус была на Саут-Хьюит-стрит, неподалеку от Трэкшен-авеню, в самом сердце района Искусств. Возвращаясь к Хьюит, Босх то и дело останавливался и смотрел по сторонам. По пути он миновал несколько старых коммерческих зданий. Некоторые уже были переоборудованы под лофты, другие все еще были в процессе реставрации.
Район Искусств был больше чем просто район. Он был центром общественного движения. Лет сорок назад художники всех мастей начали занимать миллионы пустующих квадратных футов в заброшенных зданиях фабрик и фруктовых складов, что процветали здесь до Второй мировой войны. Теперь же в огромных студиях со смехотворно низкой арендной платой жили самые востребованные художники Лос-Анджелеса. Место, по сути, было самое подходящее — ведь именно здесь в начале двадцатого века художники сражались за право украсить яркими картинками ящики и коробки для фруктов, которые потом расходились по всей стране, создавая в умах народных масс узнаваемый образ Калифорнии с ее молочными реками и кисельными берегами.
Сегодня район Искусств котировался весьма высоко, но вслед за успехом здесь появились и свои проблемы — в первую очередь джентрификация
[9]. В последнее десятилетие сюда, почуяв большие барыши, начали стекаться крупные игроки рынка недвижимости, и кое-где стоимость квадратного фута измерялась уже не в центах, а в долларах. Теперь в этот район переезжали высококлассные специалисты, работавшие в Даунтауне или Голливуде, а они даже не умели отличить грунтовочную кисть от трафаретной. Рестораторы, поднимая планку качества, приглашали в свои заведения «звездных» шеф-поваров, а парковка машины у ресторана теперь обходилась дороже, чем целый ужин в стареньком кафе на углу, где в прошлом собирались творческие люди. Короче говоря, район Искусств потихоньку переставал являть собою уютное пристанище для голодных художников.
