– Все в порядке, – заверяю я ее. – Это не твоя и не моя вина.
– Остается лишь один способ спасти эту ночь! – решительно говорит моя фея. – Пойдем со мной!
– Куда? – спрашиваю я, но, не задумываясь, следую за ней.
Только когда мы достигаем укромного уголка нашего сада, где находится могила моей матери, я резко останавливаюсь. О нет, я хочу вернуться назад!
– Давай же! – уговаривает меня фея. – Всего три предложения! Скажи ей всего три коротких фразы и увидишь – все изменится!
– Глупость несусветная!
– Ну а если глупость, ты спокойно можешь попробовать. Терять тебе нечего!
Я закатываю глаза и все же из чувства благодарности – ведь без помощи феи наш дом бы сгорел – позволяю уговорить себя на этот фокус с тремя предложениями. Подхожу к могиле, у которой не бывала много лет, и всматриваюсь в темные очертания камня.
Никак не могу придумать, что сказать, но в голове вдруг просыпается странное воспоминание. Я вижу отца, сидящего в траве перед могилой. Я стою рядом, и мой взгляд падает на камень. Читаю буквы на нем. Странная вещь…
– Ну же, Клэри! – призывает моя фея. – Скажи что-нибудь своей матери.
Ее требование словно опустошает мою голову. Воспоминание – если оно вообще было – вмиг исчезает.
– Давай же, соберись!
Это не так-то просто. Я внутренне напрягаюсь. Но поскольку в эту необычную летнюю ночь, потеряв всякую надежду, я уже стою здесь в своем испорченном платье, то беру себя в руки и начинаю:
– Итак… Мать…
– Скажи лучше – мама, – перебивает моя фея. – Неофициальное обращение подействует скорее.
– Я никому в своей жизни еще не говорила «мама». Мне это слово кажется каким-то чудным.
– Давай-давай!
– Ну, тогда пусть будет мама. Ты для меня чужая, и, быть может, это чувство взаимно. Во всяком случае, у меня никогда не возникало ощущения, что ты с небес следишь за моей жизнью или что находишься где-то поблизости. Я никогда не чувствовала, что рядом со мной душа, которая желает для меня лучшего. Это не упрек. Как бы то ни было… Я просто хотела объяснить тебе причину, почему стараюсь никогда не заглядывать сюда. Когда стою здесь, то ничего не чувствую. Кроме грусти. Ну вот, это было гораздо больше трех предложений!
Я выжидающе смотрю на свою фею, желая получить похвалу за свое выступление. Но вместо того чтобы прийти в восторг и пообещать мне, что она больше никогда не затащит меня на могилу матери, она лезет в разросшиеся дебри, покрывающие могилу, упорно прокладывая себе путь к надгробию.
– Ты скажешь мне, в чем дело? – спрашиваю я.
– Надгробие заколдовано, – отвечает она. – Обманные чары, если не ошибаюсь.
– С чего бы ему быть заколдованным?
– Не знаю. Могу я потереть камень?
– Делай что хочешь.
Она подходит к надгробию и трет платком, на который на днях плюнула, чтобы вытереть мне лицо, место сразу под именем моей матери. Когда убирает руку с платком, у нас обоих перехватывает дыхание: под именем моей матери стоит второе имя, нанесенные точно такими же серебристыми буквами и с той же датой смерти.
Клэри.
Там правда это написано. Там написано мое имя!
Клэри.
Я недоверчиво качаю головой, понимая, однако, что это – правда. Воспоминание, которое совсем недавно пронеслось у меня в голове, снова возвращается! Я видела эти серебристые буквы раньше!
– Странно! – говорит моя фея. – Как туда попало твое имя? И кто скрыл его под чарами обмана?
Мне тогда было лет семь или восемь. Мой отец отправился на могилу моей матери, чтобы поговорить с ней, что он, впрочем, делал каждый день. В то утро он, верно, думал, что я еще сплю. Но я проснулась и решила напугать его, подкравшись сзади и закрыв ему глаза. В тот момент, когда я почувствовала его закрытые глаза под своими руками, а он испуганно закричал: «Кто это? Помогите!», мой взгляд упал на имя, которое являлось моим собственным.
– Папа? – спросила я. – Почему там написано мое имя?
Он быстро убрал с лица мои ладони, махнул рукой в сторону надгробия, и серебристые буквы исчезли.
– О чем ты говоришь, моя дорогая? Я вижу только одно имя! Имя твоей матери.
То утро было слишком светлым и радостным, чтобы случившее беспокоило меня больше минуты. Отцу я доверяла. Если он говорил, что моего имени на надгробии нет, значит, так оно и есть. Я не поверила собственному восприятию, и в какой-то момент начала думать, что все это было сном, который приснился мне ночью.
И все же ощущение ужаса, связанное с этим переживанием, никуда не делось. Именно с того дня я избегаю могилы матери! Я позабыла, что послужило для этого поводом, но страх, что моя жизнь может быть проклята, – обречена с первого дня, – потому что мое имя уже стояло на надгробии, с тех самых пор дремал во мне.
Громкий звук дверного колокольчика врывается в наше с феей недоуменное молчание. Кто-то там, снаружи, настоятельно требует, чтобы его впустили. Кто бы это мог быть? Сегодня, в день большого бала?
– Я схожу, – говорит моя фея, похлопывая меня по плечу. – Открою.
Я неподвижно сижу перед могилой, уставившись на место, где все еще могу отчетливо читать свое имя.
– Папа! – почти сердито взываю я. – О чем ты только думал? Как ты мог написать мое имя на этом камне?
– Клэри! – звонким голосом зовет меня фея-крестная. – Клэри, пойди сюда!
Оторваться от могилы мне не трудно. Это место и сегодня не пришлось мне по душе. Совсем наоборот. Пока я несусь через дом к крыльцу, клянусь себе никогда больше не посещать эту могилу.
– Сработало! – чрезвычайно пронзительно визжит моя фея. – Смотри, что твоя мать тебе прислала!
Мой взгляд падает на две коробки, стоящие на лестнице перед нашей входной дверью: одна – маленькая, другая побольше. Пакеты выглядят очень земными, и я не могу представить, что их прислала моя мать, поскольку по-прежнему не верю в призрачные желания и их исполнение. У меня никогда не получится воспринимать всерьез ту чушь, которой меня учит фея-крестная.
– Открой его! – кричит она. – Давай, давай!
Я тяну за ленту, стягивающую большую коробку. Посылка чуть не выпадает из моих рук: так нежно и очаровательно она упакована в прекрасную кремовую бумагу. Снимаю бумагу с коробки такого же кремового оттенка, открываю крышку и задерживаю дыхание – в ней, аккуратно сложенное, лежит настоящее чудо из тончайшей, почти прозрачной ткани.
Когда я касаюсь платья, проверяя для начала, не осталось ли на моих пальцах частичек пепла или грязи, ощущаю нежность и легкость этого наряда. Я медленно вынимаю платье из коробки и слышу, как моя фея испускает вздохи и стоны. Меж тонких слоев ткани кремового оттенка проступают участки темно-красного и розового цветов, на матовой поверхности шелкового платья то тут, то там красуются изящные аппликации. Пуговицы, ленты, неброская кайма, почти невидимые узоры, меняющиеся в зависимости от угла падения света, – все это заставляет меня потерять дар речи от изумления.
