– Разве эта специя не слишком дорога, чтобы добавлять ее, куда заблагорассудится?
– Мы получили ее в подарок. Ну а поскольку она дорогая и ценная, наш главный повар считает, что ему необходимо облагородить ею все блюда. Но последняя партия печенья с куркумой была забракована моей матерью, потому что выпечка оказалась попросту несъедобной.
– Так-так, – говорю я. – Вот где собака зарыта.
– В смысле? – весело спрашивает он. – О чем ты?
– А, да так.
– Ну говори уже! Я хочу знать!
– Это печенье подали нам, девушкам из простого народа, когда мы приходили в замок на репетицию бала.
– Будешь жаловаться на то, что мы предложили вам дорогое печенье?
– Дело не в этом. Это было забракованное печенье.
– И как оно тебе на вкус?
– Не знаю. Я отвлеклась.
Стихают последние такты музыки – танец закончился. Я делаю реверанс, он кланяется.
– Благодарю за танец, – говорю я.
– И тебе спасибо, – отвечает он. – Могу я пригласить тебя снова?
Я удивленно смотрю на руку, которую он протягивает мне во второй раз. Видимо, принцу хочется продолжить начатый разговор. Я принимаю его приглашение, и когда музыка начинается, танцуем снова. Танцевать мне легко: я никогда не забывала шаги, которым меня научил отец. Мы много танцевали вместе, пока он не женился во второй раз. После этого ему, должно быть, показалось глупым танцевать с ребенком в присутствии своей новой жены.
– Значит, ты девушка из простого народа! – возвращается Вип к моим словам. – В таком случае я очень удивлен тому, что твой отец продает голубую куркуму.
– Он мертв. Пираты убили его, когда мне было двенадцать.
– Ох, – потрясенно произносит принц, чуть не перестав танцевать от сочувствия. В последний момент он приходит в себя и делает чуть больший шаг, чтобы мы не сбились с такта. – Мне очень жаль.
– И такое случается.
– И с тех пор мы больше не получали голубую куркуму?
– Именно так.
– Чего только не узнаешь, когда устраиваешь бал. Я должен был сделать это гораздо раньше.
– Меня уже приглашали в замок, – вырывается у меня, и в тот же миг жалею о произнесенных словах. Он спросит, и я расскажу. Ткну его носом в тот проступок, я себя знаю! Я не смогу заткнуться!
– Когда? По какому случаю?
– Это был твой восьмой день рождения. Ты плакал, потому что торт был не того цвета.
– Я помню, – с извиняющейся улыбкой говорит он. – Боюсь, я не из тех людей, кто может мужественно и дисциплинированно переносить суровую правду жизни. Это никогда не было моей сильной стороной. Но теперь все стало намного лучше. Я больше не плачу, если цвет торта оказывается не таким, каким надо.
– Приятно слышать.
– Вместо этого я сажаю кондитера в темницу.
Я в ужасе смотрю на принца, пока тот не начинает смеяться.
– О, это же чушь, и, конечно, я этого не делаю! – разъясняет он мне. – Ты такая легковерная!
Я обескуражена. Он совсем не обиделся на меня из-за торта! Всю жизнь я презирала его за эту историю, а теперь должна отметить, что он все же обладает достаточной уверенностью в себе и достоинством, чтобы реагировать на мои нападки без грубости и агрессии. Его дружелюбие и доброта ко мне почти смущают.
Очевидно, как раз из-за этого смущения наш разговор прерывается. Мы оба не знаем, о чем говорить дальше. И самое неловкое в том, что, когда нам наконец что-то приходит в голову, мы снова начинаем говорить и делаем это в один голос.
– Как там в Военной академии?
– Кто сшил твое платье?
Мы отвечаем на заданные вопросы, и снова – одновременно.
– Утомительно! И чертовски сложно!
– Не знаю. Я получила его в подарок.
Мы смеемся. Когда и этот танец заканчивается, он нерешительно останавливается передо мной.
– Было бы невежливо просить о третьем танце, – в конце концов произносит он.
– По отношению ко мне?
– Нет. – Он кивает головой в сторону зала. – По отношению ко всем девушкам, которые сегодня, такие красивые и нарядные, ради меня посетили замок.
Он и в самом деле внимательный, наш принц!
– Тогда у меня есть еще один вопрос, – говорю я. – Твой камердинер где-то здесь?
– Который? У меня их несколько.
– Его зовут Яспер, или Каспер, или что-то в этом роде.
Принц удивленно смотрит на меня.
– Такого я не знаю. Его действительно так зовут?
– Да, что-то похожее. Ты должен знать кого-то, кто носит подобное имя!
Я слышала, как принц называл это имя в день репетиции бала, а мой фальшивый камердинер отреагировал на него – неужели я вообразила себе все это?
Принц хмурится:
– Откуда тебе известно это имя?
Вопрос приводит меня в непередаваемое смущение.
– Я… ну… кое-кто с таким именем сказал мне, что работает в замке. Что он слуга.
– Здесь работает очень много слуг. К своему стыду, должен признать, что не знаю каждого из них по имени, поэтому ничем не могу тебе сейчас помочь. Мне очень жаль.
Я чувствую себя ужасно глупо.
– Спасибо, – бурчу я. – Это не столь важно.
Но для меня это важно, очень важно. Вот обманщик! Он не камердинер. Тогда кто, во имя всего святого, он такой?
Некоторое время я бесцельно брожу по залу, позволяю слуге поднести мне бокал игристого вина и стараюсь не разочаровываться. Его здесь нет. Тот, в кого я влюбилась по уши и кто по необъяснимым причинам подарил мне бальное платье и хрустальные туфли, подвел меня. Как такое может быть? Почему он хочет, чтобы я шла на бал, а сам там потом не появляется? Или он здесь и прячется под маскировочным заклинанием?
Я перехожу от одного великолепного подсвечника к другому, надеясь, что мой таинственный знакомый даст о себе знать, но ничего не происходит. Зато среди танцующих гостей я обнаруживаю Хелену. Она тоже замечает меня и приветственно машет рукой. После танца она, немного запыхавшаяся, подходит ко мне.
– Можно? – спрашивает она, заметив в моей руке нетронутый бокал.
– Пожалуйста!
Она хватает мой бокал и одним глотком опустошает его. Не очень-то изысканно. Может, она пропустила урок дворцового этикета мимо ушей? Я усмехаюсь.
– Возможно, я и так уже слишком много выпила, – улыбаясь мне в ответ, говорит она. – Но от этого так весело!
– Не стоит останавливаться из-за меня.
– Ну, вообще-то мне хочется избежать того, чтобы в какой-то момент я забралась на стойку бара с напитками и принялась там танцевать. Останови меня, если я захочу это сделать, ладно?
