– Я не понимаю, мама! – кричит Этци. – Почему мы должны уходить сейчас? Я хочу посмотреть фейерверк!
– Помолчи. Сейчас мы еще сможем взять напрокат карету, а после фейерверка ее придется ждать несколько часов.
Карета напрокат! Вот оно, решение! Вот только денег у меня с собой нет. Ни единой монетки.
– Мама, откуда у Золушки такое красивое платье? – спрашивает Каникла. – Она совсем не выглядела грязной!
– Я не знаю, дорогая.
– Она выйдет замуж за принца?
– Ну, кто знает. Кажется, она ему очень понравилась.
Троица спешит из замка, и, увидев меня во дворе, мои сестры и мачеха замирают, словно внезапно превратились в камень.
– Возьмете меня с собой? – в отчаянии спрашиваю я. – Меня и четырех наших кур.
Они не отвечают, по-прежнему не двигаясь с места, словно окаменели. Поэтому я беру дело в свои руки. Договариваюсь с кучером прокатного экипажа, который может разместить в своей карете четырех женщин и четырех кур, заставляю мачеху заплатить и заталкиваю внутрь сестер. Потом, одну за другой, забираю кур, оставляя свою драгоценную тачку во дворе (надеюсь, завтра она окажется на том же месте и я смогу ее забрать), и едва ли не силой затолкав мать в карету к курам и сестрам, забираюсь туда сама и, поставив хрустальную туфлю на колени, сажусь в последний свободный угол. Грохоча, карета трогается с места.
За всю поездку мама и сестры не говорят ни слова. Когда карета огибает неровное место, куры испуганно вздрагивают и слегка хлопают крыльями, потом снова становится тихо. Вдалеке гремит и взрывается фейерверк.
– Произошел небольшой несчастный случай, – признаюсь я матери и сестрам, когда карета въезжает на подъездную дорожку нашего дома.
Они не реагируют, просто пялятся на меня. Карета останавливается, и кучер открывает дверцу, чтобы позволить нам выйти. Но все мы сидим на месте, даже куры.
– Я знаю, что вас это не интересует, – продолжаю я, – потому что вы в любом случае обвините во всем меня, но все равно скажу, что горящую масляную лампу опрокинули Гворрокко и Наташа.
Теперь моя мачеха и сестры выглядят не только окаменелыми, но и парализованными.
– Печальная правда в том, что вы обнаружите салон в несколько ином виде.
Кучер стоит у двери: он явно в нетерпении. Чем быстрее он вернется в замок, тем больше поездок сможет совершить еще и тем выше будет его жалованье. Сегодня много можно заработать, но его гости сидят в карете с четырьмя курами и выходить не хотят.
– С Гворрокко все в порядке, – добавляю я. – С Наташей, надеюсь, тоже. Когда я уходила на бал, она была еще не совсем в форме.
Молчание.
– Ну вот. Я просто хотела вам это сказать, чтобы вы не ужаснулись.
Я протягиваю кучеру свою туфлю, а потом – одну за другой – достаю кур. Выхожу сама, благодарю его и иду к дому. Меня не волнует, как он вытащит из кареты мою мать и сестер, это не мое дело.
Я заношу четырех кур обратно в сарай, где они благодарно опускаются на свои жердочки, и обещаю, что завтра разрешу им порыться в земле на берегу реки выше по течению, за садовыми воротами, куда им обычно не разрешается заходить. В качестве компенсации за пережитое волнение.
Затем поднимаюсь в свою башенную комнату. По дороге наверх я вижу, что карета отъезжает. Кучер, должно быть, успел перетащить мою окаменевшую семью в сад. Или, может, после того как мачеха и сестры перестали смотреть на меня, они вернулись к жизни и вновь обрели способность двигаться. Меня не волнует и это.
Я добираюсь до своей комнаты, радуясь, наконец, возможности броситься на кровать и отдохнуть, когда обнаруживаю, что там уже кто-то сидит. Моя фея-крестная в окружении белых голубей.
– И? – с любопытством спрашивает она. – Как все прошло?
Что мне сказать на это? Я только устало качаю головой.
– Не очень хорошо?
– Мне срочно нужно поспать. Завтра я расскажу тебе, что случилось.
– Клэри! После всего, что я для тебя сделала, ты обязана все мне рассказать. Где твоя вторая туфля?
– Ну, если уж тебе действительно хочется знать: принц намерен встречаться со мной, но он может выбросить это из головы: мне это совсем не интересно.
– Это тебе придется выбросить все из головы, – говорит моя фея-крестная. – По договору он имеет право требовать этих свиданий.
– Что-что?
– Ты подписала его, – кротко заявляет она. – Ну, помнишь, то согласие, которое я должна была передать в замок. Там были указаны несколько условий.
– Я так и знала!
– Тогда зачем подписывала?
– А-а-а! – раздраженно говорю я и отмахиваюсь. – Какая разница! После моего представления сегодня вечером он вряд ли пожелает дальнейших встреч.
Кротость моей феи сменяется ярым возмущением:
– В смысле? Что ты наделала? Что значит – после представления?
– Я не люблю твоего принца. Забудь об этом.
– Я видела корону на твоей голове! Знаю, что ты призвана спасти нашу страну! Я совершенно уверена!
– Хватит уже! Я же просила тебя не восхвалять меня, вовлекая в свои жуткие предчувствия.
– Он все еще кажется тебе уродливым?
– Спокойной ночи, добрая фея!
– Я тебя не так учила.
Я делаю долгий и демонстративный вздох.
– Да здравствуют призраки, добрая фея!
– Возблагодарим призраков, дитя мое.
Она встает и в конце концов уходит. Фея знает, когда проигрывает. Кроме того, она, должно быть, устала: минувший вечер был для нее не менее утомительным, чем для меня.
После того как ее шаги стихают, я снимаю платье, распускаю косу, вытаскиваю из волос наполовину увядшие цветы и надеваю сорочку, в которой обычно сплю.
Я зеваю; голуби, порхая крыльями, взлетают на опоры крыши и прячут головы в оперенье.
Слишком устала, чтобы думать.
Я люблю его.
Не знаю, как такое могло случиться.
13
Странно, но следующее утро проходит точно так же, как и многие другие до этого. Едва рассветает, я встаю, надеваю тысячу раз залатанное и перелатанное платье, скручиваю волосы в спираль на макушке, сонно спускаюсь на кухню, набираю воды, разжигаю огонь, готовлю завтрак.
Между делом выпускаю кур, открываю им, как и обещала, калитку на речной берег; наполняю миску Гворрокко и с облегчением обнаруживаю, что Наташа, чуть более оцепенелая, чем обычно, тоже успела заявиться на кухню и теперь вертится у моих ног. Я даю ей случайно разбитое яйцо, которое она мгновенно проглатывает.
Затем несу поднос с завтраком вверх по лестнице, как и каждый день до этого. Раздаю кофе и тарелки своим заспанным сестрам и матери, а они, как всегда, сонно валяются в кроватях, нехотя стонут и своими взглядами дают понять – в том, что ночь прошла слишком быстро, виновата именно я.
