Энджи первая заметила Грейс и спросила, не она ли это. Я ответила, что вряд ли, но потом вгляделась, узнала ее и постучала в стекло. Грейс увидела меня и улыбнулась. Я помахала ей, приглашая присоединиться к нам. Она поколебалась. Я удивилась, зачем Грейс приехала в город, и обратила внимание, что ей не мешало бы помыть голову. То, что моя дочь держалась отрешенно, я списала на домашние заботы. Еще она слегка исхудала, но меня это не насторожило, – в последнее время у нее был не очень хороший аппетит.
Только когда Энджи поинтересовалась, следит ли Грейс за здоровьем, я начала задумываться о душевном состоянии дочери. Пару раз она совершенно теряла нить разговора. Впрочем, Энджи нельзя было назвать блестящей рассказчицей: она пространно описывала свой поход в поликлинику, перечисляла сданные анализы и жаловалась на тесную парковку. При обычных обстоятельствах моя добрая и тактичная дочь хотя бы сделала вид, что слушает. Однако Грейс молча встала, удалилась в туалет, вернулась, пообещала позвонить и ушла, едва попрощавшись с Энджи.
После этого случая я начала замечать за ней странности. Иногда, приехав во второй половине дня, я заставала Грейс в пижаме или в грязной одежде. Она часто пропускала работу. В холодильнике у них вечно было шаром покати, только початая бутылка белого вина и прокисшее молоко.
Я долго не могла набраться смелости и поговорить с Джеком, а когда решилась, он посоветовал мне не лезть не в свое дело. Однажды Грейс обмолвилась, что они больше не спят вместе. Позже я узнала, что она перебралась в комнату, приготовленную для ребенка, и спит там на полу, на одеяле.
Грейс попросила Джека уехать, потому что его вид причинял ей боль. Каждый раз, когда они разговаривали о чем-то, кроме погибшей дочери, ее мучила совесть. Она винила себя в смерти Эйлсы, и ей казалось, что Джек тоже считает ее виноватой, но молчит. Стоило ему войти в комнату – она напрягалась, стоило прикоснуться – вздрагивала. По словам Джека, Грейс целыми днями сидела в остывшей ванне и с отсутствующим видом водила большим пальцем по экрану телефона.
Джек переехал к другу, живущему в получасе езды от дома. Сперва он думал, что это временно. Если Грейс хочет больше личного пространства – пожалуйста. Когда она будет готова увидеться и поговорить, он вернется.
Так прошла неделя. За ней – другая. Миновал месяц. Джек пытался связаться с женой, но Грейс не брала трубку и не отвечала на эсэмэски.
Однажды утром она позвонила мне и обыденным тоном сообщила, что решила подать на развод.
Глава 12
Эмми
– Кстати, забыла сказать: Айрин звонила, – говорит Винтер.
Наконец-то мне удалось уложить Медвежонка. Пока я готовлю себе поесть, моя помощница сидит за кухонным столом, придирчиво разглядывает себя в экране телефона и поправляет берет.
– Понятно, – отвечаю я, бросая взгляд на часы.
– По поводу шоу на телевидении.
– Да?
Винтер кивает. Я ободряюще улыбаюсь. Пауза затягивается.
– Она ничего не просила передать? – наконец спрашиваю я.
– Ах да, – спохватывается Винтер. – Просила сразу ей перезвонить.
Айрин никогда не звонит без веской причины. Электронная почта, сообщения в «Вотсапп» и в директ – это пожалуйста. Поднять трубку? Ни за что.
Видимо, на «Би-би-си Три» мне отказали, поэтому Айрин и не стала ничего передавать Винтер. Сердцем чую, так оно и есть.
Сама не знаю, почему я позволила себе поддаться надежде. Мы с Айрин много раз проходили через эти круги ада: встречи, пробы перед камерой, читка сценария, ожидание. В первый день испытываешь лучезарный оптимизм, подогреваемый воспоминаниями о том, как приветливо ко мне отнеслись и как здорово у меня получилось. На второй день появляется тревога; постоянно думаешь, что можно было сделать лучше или иначе. Проходит третий день, потом четвертый. Наконец звонят: я показала себя отлично, но выбрали другого кандидата. Я показала себя отлично, но другой кандидат оказался лучше. Нужен кто-то старше, или моложе, или напористее, или спокойнее. Ничего личного, просто режиссеру не понравилась моя прическа, моя одежда, мое лицо, мой голос, мой характер.
Ну и плевать. Плевать. Плевать. Пошли они все.
– С вами все в порядке? – интересуется Винтер. – Хотите хлебнуть? У меня тут чайный гриб.
– Нет, Винтер, спасибо. Боюсь, есть проблемы, от которых даже чайный гриб не поможет. – Улыбаюсь сквозь стиснутые зубы.
В последнее время меня начали терзать мысли о будущем; я просыпаюсь среди ночи и думаю о том, что мне не вырваться из заколдованного круга. Я годами организовывала и планировала свою жизнь, посвятила себя смене подгузников, притворялась, что люблю женщин, с которыми страшно застрять в лифте, втюхивала крем для попы, влажные салфетки, мягкий сыр и рыбные палочки, отвечала на каждое идиотское сообщение и каждый долбанутый коммент – и все ради большого куша. Тем не менее я рискую намертво застрять в тупике. Если хотите, сесть на мель. На сей раз поражение станет для меня тяжелым ударом, потому что я в некотором роде знаменитость – правда, средней руки, на уровне участницы шоу «Остров любви» или «Икс-фактор». Возврат к прежней жизни будет в лучшем случае унизительным, в худшем случае – невозможным. Я уподоблюсь одной из бывших звезд мыльных опер, ушедших работать в «Старбакс» и превратившихся в легкую мишень для таблоидов.
Я трудилась в модном журнале, когда индустрия глянца начала разваливаться, поэтому лучше других представляю долгосрочную перспективу блогинга. Знаете, как в мультике: койот подбегает к обрыву, бежит, яростно перебирает лапами, потом смотрит вниз и обнаруживает пустоту. Так вот, я отлично понимаю, что чувствует койот.
Любой, кто имеет отношение к СМИ и соцсетям, знает – мода на блогеров недолговечна: некогда полезный «Твиттер» теперь заполнен граммар-наци и воинствующими феминистками, «Май спейс» превратился в богадельню для поклонниц Джастина Бибера. «Инстаграм» точно так же балансирует над пропастью. До женщин постепенно начинает доходить, что мы для них не сестры, а торговки, втюхивающие бесполезную дорогущую фигню, от которой их жизнь не станет лучше. Даже если б я согласилась каждые два года рожать детей для поддержания контента, инстародительство – весьма ненадежный способ заработать на жизнь. Однако Дэн вряд ли в ближайшее время закончит свой роман, поэтому хотя бы у одного из нас должен быть долгосрочный план. Мой план заключается в том, чтобы переместиться с маленького экранчика, который вы держите в руке, на большой экран в гостиной.
Телевидение представляется мне следующим логическим этапом развития. Бывают моменты – по крайней мере, в моем воображении, – когда этот шаг кажется не только естественным, но и неизбежным. По моему настоянию Айрин подписывала меня на все доступные телеинтервью – я выступала как приглашенный эксперт в сфере родительства везде, где только можно, от «Вечерних новостей» до «Свободных женщин», – устраивала прослушивания и встречи с агентами по подбору актеров. Помогло и появление инстасторис: они стали тренировочной площадкой для начинающей телеведущей местного разлива и к тому же предоставили неограниченную аудиторию. Честно говоря, у меня получалось не так хорошо, как мы рассчитывали, но навык приходит с опытом. Задействовав свои прежние связи – если помните, Айрин опекала актрис и моделей, – она наняла преподавателя сценической речи, хореографа и тренера по ораторскому мастерству, благодаря которым я перестала глотать слова, научилась не размахивать руками и с достоинством держаться в кадре.
