– Как она себя вела?
– Беспокойно, – ответила я. – Я пару раз поднималась, укачивала ее, давала молока, и тогда она постепенно засыпала. – Ключевое слово – «постепенно». «Пару раз» – преуменьшение.
Не поймите меня неправильно, я от всей души сочувствовала Грейс. Это очень тяжело – когда с мучениями укладываешь ребенка спать, а он просыпается от малейшего звука, изменения температуры, дуновения воздуха. Ты постоянно в напряжении: все время прислушиваешься, ежесекундно ожидая услышать жалобный плач. С каждой бессонной ночью, с каждым часом, с каждой минутой становишься все более измотанной. Такое чувство, что это никогда не кончится и ты ничего не можешь поделать. Раздражаешься на окружающую обстановку, на мужа, даже на ребенка.
Я не виню Грейс за то, что произошло. Она никогда бы сознательно не причинила вред Эйлсе. Моя дочь долго размышляла о совместном сне, о рисках и мерах предосторожности, расспрашивала врача, обсуждала эту тему со мной и с подругами. Сомневалась. Тревожилась. Находила в интернете статью, после которой отказывалась от этой идеи, а потом – другую, в которой говорилось, что в совместном сне нет ничего страшного. Однако я совершенно уверена – именно Эмми подтолкнула ее к принятию решения.
Джек позвонил и рассказал, что случилось.
В субботу в шесть утра он проснулся на диване – ему часто приходилось спать в гостиной, чтобы освободить место для мамы и малышки. Его насторожило, что не слышно плача Эйлсы. Из спальни не доносилось ни звука. Джек проверил время на телефоне, закрыл глаза, а когда открыл, было уже семь тридцать. Семь тридцать! Наверху по-прежнему тишина.
Конечно, Джек излагал все совсем не так гладко: лишь намного позже мне удалось восстановить цепь событий. Поначалу он не мог вымолвить ни слова из-за рыданий; на заднем плане слышался непрерывный плач. «Она умерла», – наконец выдавил он. Я сперва не поняла, о ком речь – о Грейс или об Эйлсе.
Джек на цыпочках прошел по коридору, медленно повернул ручку, и дверь сама открылась – она всегда распахивалась под собственным весом. В одной руке у него была бутылочка с теплым молоком для Эйлсы, в другой – кружка с кофе. Чтобы повернуть ручку, ему пришлось поставить кружку на пол. Он наклонился поднять ее и, не успев разогнуться, увидел кровать.
Впоследствии Джек рассказал всю историю целиком, секунда за секундой. Мне казалось важным узнать подробности, чтобы составить целостную картину. Когда он поделился со мной, ему стало легче. Грейс не могла это слушать. Она вышла на улицу, хлопнув дверью.
Первое, что он увидел, – спящую жену. В щель между занавесками лился солнечный свет. Грейс лежала на спине, спокойная и безмятежная: Джек не видел ее такой уже несколько месяцев, а может, даже год, если учитывать, что в конце беременности ей тоже не удавалось нормально поспать. В спальне все было точно так же, как вчера вечером, когда он поцеловал своих девочек перед сном: подушки разложены таким образом, чтобы Грейс не могла придавить Эйлсу, одеяла аккуратно подоткнуты.
Даже стоя в дверях, не успев отдернуть занавески, Джек понял – с Эйлсой что-то неладно: неестественная поза, полная неподвижность, необычайная бледность, посиневшие кулачки.
Сперва он принял это за тень, но приблизившись, разглядел темную полосу, обвившуюся вокруг шейки Эйлсы.
Волосы Грейс.
Ее длинные густые волосы.
На допросе, когда следователи обсуждали, как это могло случиться, Джек не выдержал и вышел в коридор. Мы с Грейс остались. Я сжимала ее руку, мы обе плакали, а полицейские подробно описывали, как Эйлса прижалась к Грейс поближе, повернулась, потом снова прижалась, снова повернулась… С каждым поворотом прядь волос, случайно попавшая под подбородок малышки, натягивалась все туже вокруг шеи. Прядь пережимала трахею, поэтому к мозгу Эйлсы поступало все меньше кислорода, но это происходило слишком медленно, чтобы ее разбудить. Грейс крепко спала и ничего не почувствовала. Вероятно, именно поэтому во время совместного сна длинные волосы рекомендуется закалывать или убирать под сетку. Грейс должна была знать, ведь она столько всего прочитала. Однако в ту ночь она, видимо, об этом забыла, а может, не забыла, но волосы все равно растрепались. Мы никогда с ней это не обсуждали. Моя дочь не говорила, а у меня не хватило духу ее расспрашивать.
Джеку сразу стало ясно, что Эйлса не двигается и не дышит; когда он дотронулся до нее, малышка уже окоченела. Грейс спала и улыбалась во сне. Он взял ее за руку, позвал по имени. Она все еще улыбалась. Он осторожно похлопал ее по плечу, снова позвал. Грейс сонно пробормотала его имя, имя Эйлсы – и открыла глаза.
Джек повторил рассказ трижды или четырежды и каждый раз на этом моменте замолкал.
Сперва я даже не вспомнила, что это Эмми посоветовала Грейс спать вместе с Эйлсой. Только через пару месяцев, на работе, я пила чай в комнате для персонала перед сменой, как вдруг услышала по телевизору имя ПростоМамы: она выступала в программе «Свободные женщины». Темой передачи был совместный сон. Все присутствующие делились своим опытом. Эмми пожала плечами и сказала, что никогда не спала вместе с ребенком и ничего об этом не знает.
У меня застучало в висках, перед глазами поплыли цветные пятна.
Помню, как она усмехнулась, прежде чем пуститься в привычные разглагольствования – дескать, не слушайте чужих советов, я не претендую на истину в последней инстанции, мое мнение не является единственно верным. Усмешка предназначалась дурочкам, которым хватило глупости ей поверить, и служила бесспорным свидетельством того, что Эмми Джексон презирает своих подписчиц – и Грейс, и Эйлсу, и всех нас.
Я ни капельки не раскаиваюсь в том, что собираюсь сделать с этой женщиной.
Эмми
Плохого пиара не бывает, так ведь говорят? Что ж, пожалуй, это правда.
Девяносто тысяч новых подписчиков за ночь, мое имя вовсю склоняют в «Твиттере», история с Полли попала в газеты и разлетелась через интернет-издания по всему миру, от Манилы до Милана. Таблоиды и воскресные приложения жаждут услышать мою точку зрения и предлагают большие (по их мнению) деньги, хотя при обычных обстоятельствах не заплатили бы даже за один рекламный пост в моем блоге.
Однако «Би-би-си Три» не из их числа.
Даже Айрин поражена, сколько начальников с Би-би-си собралось обсуждать судьбу шоу «От выкидыша до ПростоМамы». В зале полно мужчин среднего возраста, рвущихся принять участие в совещании, чтобы потом рассказать о нем за ужином в ресторане и в красках описать приятелям, как я выгляжу на самом деле. Чувствую себя на цирковой арене – каждому охота сбить спесь с тупой зажравшейся интернет-звезды.
Режиссер Джош, слишком молодой, чтобы позволить себе айфон, не то что возглавить телешоу, настаивает на запуске проекта. Быстро становится ясно – он ничего не решает.
– Не могу понять, Эмми, зачем вы согласились вести шоу, основанное на личном опыте, если у вас такого опыта не было? С тем же успехом можно нанять Джереми Кларксона, пусть расскажет о своих выкидышах, – гогочет мужик в драных джинсах и толстовке, кажется, Дэвид. – Думаю, он возьмет дешевле.
