Глава о моем несуществующем брате Майкле
В ДОМЕ, ГДЕ ПРОШЛО мое детство, был гараж, и в дальней его части отец оборудовал для нас с Лив гардеробную. Там мы хранили все наряды для выступлений, которые шила мама, помогая нам выстроить пока не слишком прибыльные, но желанные карьеры эстрадных артисток. Комната была отпадная.
Мы с сестрой считали ее волшебным местом. Ведь там сливались воедино два наших мира.
Чем старше мы становились, тем было заметнее, насколько мы с Оливией разные. Она была самостоятельной, уверенной в себе, а питалась исключительно яблоками, зато съедала штук по 37 в день. А еще она ничего на свете не боялась, хотя и была неуклюжа, как младенец, пытающийся освоить одноколесный велосипед.
Помню, как-то раз мы возвращались из школы, и вдруг она сказала:
– Спорим, если разгонюсь как следует, я смогу перепрыгнуть вон тот забор из колючей проволоки, высотой в четыре фута. – И тут же ринулась на этот самый забор. Закончилась та история разодранной коленкой, поездкой в больницу и двенадцатью швами.
А совсем недавно она снова решила блеснуть ловкостью и прокатиться на скейтборде. Что может быть естественнее для женщины тридцати шести лет, которая даже на газоне спотыкается?
– Можно мне опробовать твой скейт? – прекрасным летним днем спросила она Апи.
– Конечно, дружок. – Апи ее обожает.
На доску она запрыгнула с видом профи. И вот скейтборд с балансирующей на нем хохочущей во все горло Оливией помчался вниз с холма, а Апи помчался рядом, умирая от страха, который вообще-то должна была бы испытывать моя сестра.
Когда скорость начала зашкаливать, он крикнул:
– Слушай, Ливво (так он ее зовет), как будешь готова, спрыгивай с него и постарайся удержать равновесие.
– Отлично! – в восторге заорала она.
И, как любой из семьи Барберов, сделала все с точностью до наоборот. Оттолкнулась одной ногой и взлетела в воздух.
– Бля! Не так! – завопил Апи.
А Оливия рухнула на землю, как мешок с дерьмом.
Мы с мамой и папой и бровью не повели, ничего необычного для нас в этой ситуации не было. Но Апи перепугался, и прохожие, которые все видели, тоже напряглись. Все они бросились к Оливии, чтобы посмотреть, как она. А один милый бездомный, околачивавшийся поблизости, даже протянул ей свою тросточку. Оливия же хохотала так, что аж пукнула от смеха.
Я – гораздо более выдержанная особа, чем моя сестрица. Я бы точно не стала рисковать жизнью на скейтборде, потому что даже на качелях умираю от страха. Я боюсь всего. Прежде чем залезть в ванну, проверяю, нет ли там акул, а стоит кому-то произнести слово «змея», как я уже визжу и задираю ноги выше головы.
На сестру моя трусоватость действует как красная тряпка на быка: в детстве она считала своей прямой обязанностью меня доводить, и ей это отлично удавалось. У нее отменное чувство юмора, а над собой она всегда смеется громче всех.
Даже сейчас каждый раз, как мы с ней встречаемся, Оливия всеми силами пытается меня достать. Во-первых, потому что знает, что способна довести меня до 50 оттенков ярости. А во-вторых, ей нравится, когда я, размахивая руками, как вертолет лопастями винта, ору: «ОООЛЛЛИИИВВВВИИИЯЯЯ!», словно Опра, представляющая зрителям очередную знаменитость.
Почти все детство мы учились в разных школах. Оливия ходила в государственную школу неподалеку, она была прикольной, слегка нелепой и отлично вписывалась в коллектив. Со мной все было сложнее, мне нужна была школа поменьше, где ученикам могут уделять больше внимания. В итоге я пошла в частную католическую школу, которая всего год как открылась.
Стоит ли удивляться, что в юности мы с сестрой были не слишком близки. Ведь я не разделяла страсти к Киану (и фанатела от Джонатана Тейлора Томаса
[11]), а она далеко не всегда соглашалась молча терпеть мои слезливые вопли: «Оливия, ты не въезжаешь! Spice Girls НАМНОГО круче Beatles!» Я любила ее ровно настолько, насколько положено любить сестру.
Но с годами мы стали очень-очень близки. Мы по пять раз в день созваниваемся, устраиваем семейные обеды по Скайпу (мы живем в разных штатах) и можем обсудить все на свете, используя в разговоре только цитаты из «Плохих парней».
И хотя в детстве у нас было не слишком много общего, мы часто тусовались в построенной отцом гардеробной и болтали обо всем, начиная с того, за какого из Кори она выйдет замуж, за Хэйма или за Фельдмана
[12], и заканчивая тем, прилично ли мне будет надеть на свадьбу платье из клипа «November Rain». «Одежда ведь должна подчеркивать достоинства, а мое главное достоинство – ноги». Мне в тот момент было восемь.
Один из проведенных в гардеробной дней изменил мою жизнь навсегда. Помню, Оливия сидела на полу и тупым карандашом выцарапывала на нем текст «Riders on the Storm». А я, напевая «Что бы ты ни сделал, я могу сделать это лучше», пыталась соорудить себе наряд из тюлевой занавески. И тут она меня огорошила.
Оливия: Слушай, мне нужно кое-что тебе рассказать.
Я: Ладно, но давай сначала придумаем танец?
Оливия: Нет, это очень важно.
Я сняла с головы расшитый пайетками котелок и вся обратилась в слух.
Я: Что случилось?
Оливия: Обещай, что не сдашь меня маме и папе, если я тебе расскажу.
ОСТОРОЖНО: если старшая сестра или брат собираются рассказать вам что-то такое, о чем нельзя знать ни маме, ни папе, мчитесь прочь, зажав пальцами уши, и орите во все горло: «НИ ХРЕНА НЕ СЛЫШУ!!!»
Я: Ну ладно.
Оливия: Поклянись на мизинчике, что НИКОМУ не скажешь.
Я: Хорошо.
Оливия: Если сдержишь обещание, я разрешу тебе целую неделю ночевать в моей комнате.
Ситуация становилась все заманчивее: клятва на мизинчике, положение доверенного лица старшей сестры, да ПЛЮС К ТОМУ разрешение целую неделю ночевать в ее комнате. Я в деле!
Мы скрестили мизинцы, а затем я обхватила себя руками за плечи, готовясь узнать самую страшную тайну в моей жизни.
Оливия: Готова?
Я: Более чем!
Оливия: Ладно. У нас есть брат.
Я просто опешила. Медленно смотала с себя тюлевую занавеску, положила ее рядом с расшитым пайетками котелком и, не мигая, двинулась к сестре.
Я: Эээ… ЧТО?!
