– Да, пониже спины.
– А потом?
– Он натянул штаны, я оделась. Потом он сказал, что вернется на вечеринку, а я сказала, что пойду домой.
– Вы оба покинули то помещение и двинулись в обратном направлении. Вы шли с ним вместе, не бежали от него?
– Нет, мне было очень страшно… Я же вам говорю, я думала, у него нож. Когда мы вышли, он сказал, что это был просто обряд посвящения для новеньких и поэтому он забрал себе мои трусы. Я заплакала, а он вроде бы даже извинился. А потом ушел.
– Вы сказали, что заметили там дилера.
– Да, он увидел, что я плачу. Я вызвала такси.
– Почему вы сразу не отправились в комиссариат?
– Я была в ужасе, хотела поехать к матери.
– Что произошло после того, как вы к ней приехали?
– Мать услышала, что я плачу, она проснулась, спросила, что случилось, где отец и кто меня обидел, и я ей все рассказала.
– Это она посоветовала вам написать заявление?
– Да.
– Вы так и сделали?
– Нет, мне очень хотелось спать, и я легла в постель.
– Прямо в одежде?
– Да. Рухнула в постель и сразу уснула.
– Когда вы проснулись, ваша мать была дома?
– Да, она сказала, что нужно позвонить в полицию, я так и сделала. Потом мы поехали в комиссариат и написали заявление.
Председательница сделала небольшую паузу, затем продолжала:
– У суда есть вопросы? А у присяжных?
Никто не издал ни звука.
– Слово предоставляется стороне истицы.
Мэтр Ферре встала и подошла к своей клиентке.
– Вы заявили, что сказали месье Фарелю, будто у вас есть возлюбленный, и тем самым дали ему понять, что не хотите вступать с ним в отношения определенного рода…
– Да.
– Что он вам ответил?
– Ничего, он продолжал.
– Вы ранее сообщали, что перед тем как принудить вас к оральному сексу, он сказал: «Тише! Замолчи, сучка!»
– Да, он так и сказал.
Мила заплакала.
– Когда вы приехали в комиссариат, где зарегистрировали ваше заявление, у вас сложилось впечатление, что к вам отнеслись серьезно?
– Нет.
– Что вам там сказали?
– Они спросили, уверена ли я в том, что делаю, и не лгу ли я. Один из полицейских даже рассмеялся и сказал: «Мы с головой завалены такими заявлениями, но если никому не пустили кровь, толку не будет никакого». Они хотели знать, били ли меня, но у меня было такое чувство, что им совершенно все равно, что я скажу.
Слово взял генеральный адвокат:
– Мадемуазель, вы заявили, что полагаете, будто ваше слово ничего не значит. Между тем ваше слово имеет большое значение, уверяю вас, правосудие вам верит.
Мила вытерла лицо. Александр уткнулся головой в колени.
– Вы пытаетесь забыть, так?
– Да.
– Поэтому вы порой бываете неточны…
Мила кивнула.
– Вы говорите, что он произнес следующие слова: «Тише! Замолчи, сучка! Соси давай, без разговоров!» Это правда?
– Да.
– Я думаю, вам нужно высказаться, чтобы выйти из этого зала другой – не такой, какой вы сюда вошли. Он действительно понял, что вы этого не хотели, вы в этом уверены?
– Да.
– Вы точно помните, как говорили ему о том, что у вас есть возлюбленный?
– Да, еще на вечеринке.
– Он не пытался это оспаривать?
– Нет.
– У вас не возникло ощущение, что вы были всего лишь вещью в его руках…
– Да, так и есть, вещью, которая ничего не стоит, мусором, который можно прямо там же и выбросить.
– Вам было страшно?
– Да, очень. Мне было очень страшно, все это просто ужасно.
Она вздрогнула.
– Вы не сопротивлялись, потому что боялись?
– Да.
– Вы сказали: «Он силой меня заставил».
– Да.
– Он держал вашу голову?
– Да, и сильно тянул. Мне было больно. – Она заплакала. – Извините, пожалуйста. Мне стыдно.
– Все потерпевшие, которые появляются в этих стенах, чувствуют себя замаранными, они испытывают стыд и боятся, что им не поверят. Это не вам должно быть стыдно.
Генеральный адвокат выдержал длинную паузу.
– Произошедшее разделило вашу жизнь на «до» и «после», не так ли?
– Да, теперь я не выхожу из дому. Даже когда хорошая погода, я сижу взаперти и ем все подряд.
– Чего вы ждете от правосудия?
– Не знаю… То, что он сделал со мной, меня уничтожило.
Настала очередь адвоката ответчика задавать вопросы Миле Визман. Мэтр Селерье встал, нервно потрогал ворот мантии.
– Мадемуазель, благодарю вас за то, что вы высказались, это было совершенно необходимо. Мы не ставим под сомнение ваши страдания, но у нашего клиента несколько иное восприятие произошедшего. Мне сейчас придется задать вам не самые приятные вопросы, потому что нас прежде всего интересует, как до этого дошло. Вы готовы признать, что человек в состоянии алкогольного опьянения может делать то, что в нормальном состоянии никогда не сделал бы?
– Не знаю, обычно я не пью.
– Зачем было соглашаться идти следом за месье Фарелем на улицу, а потом в пристройку для мусорных контейнеров?
– Потому что я плохо себя чувствовала. Мы пошли туда, только чтобы покурить, я ему доверяла.
– Месье Фарель обнимал вас, когда вы шли по улице. Потом вы отправились к дилеру и купили траву. Вы считали, что это нормально?
– Я не знаю, это получилось как-то само собой, он решал, что делать.
– Что он вам говорил по дороге?
– Что я красивая, и все такое.
– Значит, вы пошли за ним, потому что это вам льстило…
– Я не знаю, мне было нехорошо из-за алкоголя, я к нему непривычна, я ведь уже говорила.
– Когда вы зашли следом за ним в это помещение для контейнеров, вы не подумали о том, что ему вполне обоснованно могло прийти в голову, что вы проявляете к нему интерес?
– Я не знаю.
– Поставьте себя на его место. Вам кажется странным, абсурдным, невероятным, чтобы он так подумал?
– Может быть…
– Значит, возможно, у него имелись все основания предполагать, что вы готовы зайти с ним дальше…
