У месье Фареля была привычка использовать крепкие выражения, но ни малейшего желания навязывать что-либо силой. Главная проблема – вопрос о согласии мадемуазель Визман. Если вы изучите судебную практику палаты по уголовным делам Кассационного суда, вот что вы найдете: «Оправдательный приговор лицу, совершившему изнасилование, никоим образом не подразумевает согласия жертвы». Если вы выносите оправдательный вердикт, это не значит, что жертва была согласна. Здесь речь идет об отсутствии преступного намерения или просто о сомнении: обвиняемый превратно истолковал или мог превратно истолковать желания жертвы либо совершил ошибку, сочтя ее сопротивление недостаточно серьезным. Нет единой истины. Можно стать очевидцами одной и той же сцены и интерпретировать ее по-разному. Ницше говорил, что истины нет, есть только перспективы истины. В данном деле нет сцен утонченного обольщения, мы в парижской квартире, в большой компании нетрезвых студентов, время близится к полуночи, все крепко выпили, человек, которого вы знаете, предлагает вам тоже выпить, вы соглашаетесь, потом выходите на свежий воздух, он покупает косячок, вы соглашаетесь пойти с ним покурить в укромном месте… По дороге он говорит вам, что вы красивы, вы улыбаетесь в ответ – у молодых людей так все и работает! Они общались, заигрывали друг с другом, все, кто был на вечеринке, отмечали это. Ваша миссия – проникнуть в мысли этого человека, ибо это его процесс! Это он рискует полжизни провести в тюрьме!
О чем думает молодой парижанин, завсегдатай вечеринок с алкоголем и наркотиками, воспитанный своим отцом, человеком свободных нравов, когда в полночь взрослая девушка идет следом за ним в укромный уголок? Он думает, что между ними случится сексуальный контакт, потому что так обычно и бывает! Вы не найдете ни одного аргумента, чтобы доказать, что в тот момент он не мог быть в этом уверен! Все сигнальные огни светились зеленым! Это слово одного против слова другого. Слово парня, который изъясняется легко и красиво, против слова молодой женщины, не умеющей излагать свои мысли столь же свободно, – я говорю это без тени презрения, просто констатирую факт. Впрочем, вы, естественно, полагаете, что ваш долг – стать на сторону той, что находится в затруднении и с усилием подбирает подходящие слова. Однако здесь мы судим не общество, а человека. И ему грозит тюрьма. Попытайтесь стать на одну доску с этим человеком: он совершил попытку самоубийства, оттого что испытывал прессинг в своей высшей школе… Потом женщина, которую он любил, внезапно бросила его, а отец без его ведома помог ей организовать аборт, он почувствовал, что все его предали, но внезапно встретил девушку, понял, что нравится ей, и для него снова забрезжил свет надежды… Не было никаких словесных угроз, только грубоватые слова с эротической окраской, никто никого не бил. Вдобавок к этому мадемуазель Визман не сказала «нет», не сказала «стоп», не оттолкнула его, не выразила протест ни криком, ни плачем. Медицинский осмотр не выявил никаких особенных повреждений. Не было ни одного следа насильственных действий, даже на запястьях. Никто не слышал криков, кроме одного свидетеля, который недостоин доверия: он внезапно появился в последний день судебных слушаний, а правдивость его показаний вызывает законные сомнения, так как он связан с ячейкой радикальных исламистов, высказывавших угрозы в адрес Жана и Клер Фарель. Отягчающим обстоятельством может стать все что угодно. Даже прочитанные книги. Здесь упоминался писатель Жорж Батай. Во всем мире были проданы сотни тысяч экземпляров его произведений. Это выдающийся литератор, его изучают в школе, в университетах за рубежом. Упоминали здесь и о рассказе, написанном моим клиентом, но это вымысел, фантазия. Вот уже два года Александр находится под следствием. И меня удивляет тот факт, что не был произведен опрос людей, находившихся поблизости от места происшествия. Например, никто не побеседовал со сторожихой. Она наверняка бы услышала, если бы Мила Визман закричала. Что ж, один свидетель все-таки явился. Однако он повторил только те слова месье Фареля, которых тот и сам не отрицал. Его подруга сообщила вам: занимаясь сексом, он любил произносить грубые словечки. Это не запрещено. И это не делает из него извращенца или насильника. Нет никаких следов захвата или сдавливания. Он неизменно твердит одно и то же: она была согласна, я невиновен. Да, конечно, вам может показаться, что он ведет себя вызывающе, что готов защищаться любой ценой, что слишком вызывающе демонстрирует свою сексуальность, но есть кое-что неизменное, постоянное – его версия: «Я не насиловал заявительницу, я невиновен».
В этом деле по-прежнему остаются сумеречные зоны. Истина нам по-прежнему неизвестна, потому что она не одна, их две. Тем не менее нам необходимо найти юридическую истину. Наверное, Мила находится в непростой ситуации, ее страдание реально, но если вы бесстрастно изучите материалы дела, вы придете к выводу, что Фарель ни секунды не желал силой добиваться ее близости. Повторюсь: это слово одного человека против слова другого. Я очень внимательно слушал выступление адвоката стороны обвинения и заявление генерального адвоката, и о чем же еще они вам говорили, кроме классовых отношений, чувства стыда, дела Вайнштейна и движения #MeToo? А материалы дела – кто обращался к ним? Вам процитировали Жизель Алими, это прекрасно, но где же здесь Александр Фарель? Я пытаюсь поставить себя на ваше место: если бы я был присяжным в этом процессе, я бы предпочел, чтобы мне представили свидетельства того, что в действительности произошло в тот вечер, чтобы мне обеспечили самые благоприятные условия для принятия решения, чреватого столь тяжкими последствиями. Вместо того чтобы апеллировать к вашему рассудку, обвинение предпочло играть на ваших чувствах, а с этим я не могу согласиться. Вас поставили в сложное положение: вы были выбраны по жребию, чтобы вершить правосудие, а очутились в политическом дискуссионном клубе. Вас призывают примкнуть к женскому движению, присоединиться к «борьбе», но правосудию не нужны борцы, ему нужны судьи, беспристрастные судьи. Сегодня вам предстоит судить поступки Александра Фареля, только их, и ничего более. Это ничуть не умаляет значение вашей миссии. – Мэтр Селерье на секунду отступил от трибуны, как будто готовясь к новому броску, потом шагнул вперед, не сводя глаз с присяжных. – Еще недавно было принято перед началом процесса водить присяжных на экскурсию в тюрьму, чтобы они своими глазами увидели, что представляет собой тюремное заключение, чтобы знали, как выглядит то место, куда они собираются отправить мужчину или женщину, вынося обвинительный вердикт, и мне искренне жаль, что сейчас такое не практикуется. Так вот, подумайте об этом! Представьте себе камеру, тесноту, лишение свободы! Услышьте крики заключенных! Ведь от вашего решения и только от него зависит судьба месье Фареля, его дальнейшее пребывание за решеткой. Это его процесс, и любое сомнение следует толковать в его пользу – ни в чью более. Если бы вы осудили его по причине некоего сомнения относительно событий того вечера, то вы попрали бы закон и нарушили клятву, которую дали, когда стали присяжными. Дебаты кипят, и вас хотят лишить возможности подумать. Чего от вас сегодня требуют? Сегодня от вас требуют осудить человека, потому что к этому призывает общество во имя свободы слова и спасительной феминистской революции, и что же вы станете делать? Вы прогнетесь, уступите требованиям публики, примкнете к карательному походу либо, напротив, проявите мужество и оправдаете этого человека? Напоминаю вам: «Оправдательный приговор лицу, совершившему изнасилование, никоим образом не подразумевает согласия жертвы». Давайте успокоимся и подумаем, не прислушиваясь к шуму, поднятому прессой. Александр Фарель никогда прежде не был судим. Можно сотни раз пересматривать факты и задавать одни и те же вопросы, но беда уже случилась: их жизни сломаны. Так не поддавайтесь сомнению, не разрушайте окончательно жизнь молодого человека, который всегда заявлял о своей невиновности. Самый большой риск – приговорить невинного. Не подвергайте себя такому риску.
