Нет, вы только послушайте меня! Я схожу с ума. Я клялась себе, что не расклеюсь, буду стойкой и выдержанной. Все зря.
В дверь кабинки постучала Эллисон и сказала: ей очень жаль, но она должна идти. Я умоляла ее остаться. Она ответила, что не может.
— Я попросила девушку у входа на игровую площадку, чтобы она присмотрела за детьми, пока вы не вернетесь.
— Спасибо.
Я не дура. Я знаю, что существует мир, который развивается по своим законам. Я знаю, что в мире есть войны и бомбежки, деньги и зависть, гордость и коррупция. Но я не чувствую себя причастной к этому миру. И не знаю, смогла бы даже при желании в него влиться. Я живу в квартире на далекой окраине далекого города. Здесь часто льют дожди. Когда кончаются продукты, иду в магазин. Иногда тут ремонтируют дороги, прокладывают синие пластиковые трубы, насыпают разные кучи щебня — и я едва не схожу с ума, когда думаю, сколько людей обеспечивает наше существование. Откуда, скажите на милость, берется щебень? Где делают синие трубы? Кто роет ямы? Как получилось, что все согласились это делать? Аэропорты вообще меня поражают.
Эти люди в комбинезонах, бегающие взад-вперед, делающие какую-то важную, специальную работу… Не знаю, как движется мир — знаю только, что движется. И с меня этого довольно.
Воскресенье, 19.00
С минуты на минуту вернется Барб, так что продолжу писать уже дома — на древнем компьютере чуть ли не с бензиновым приводом. Позвонила Реджу, позвала его на ужин. Мне сейчас ужасно не хватает семьи. Пусть мои собственные родственники разъехались по всей стране — ничего, родственники Джейсона тоже сойдут. С удовольствием позвонила бы маме Джейсона — она в доме престарелых. Но когда она в норме, с ней очень приятно общаться, а когда не в себе (вот как сейчас, например), разговаривать с ней — все равно что слушать шум деревьев в ветреную погоду.
И к подружкам не сходить. Они либо повыходили замуж и разъехались, либо просто куда-то уехали. Можно, конечно, им позвонить… Только они напуганы исчезновением Джейсона и боятся об этом разговаривать. Все жалеют меня. Хотя не знаю, может, им даже нравится слушать, как плохо бедной Хэттер.
— Никаких новостей? — спросят они по телефону.
— Никаких.
— Совсем?
— Совсем.
— Понятно. Ну а чем ты занимаешься?
— Да так, работаю.
— А…
— Ну…
— Ну, до встречи.
— Пока.
Я прочесала свою память самым частым гребнем, но так и не нашла даже маленького единого намека на то, что Джейсон был как-то связан с преступным миром. (Этим можно было бы объяснить его исчезновение.) Я видела множество убийц, и что бы там ни говорили по телевизору, типа «Он был всегда таким тихим, спокойным, добрым соседом», скажу одно — у убийцы всегда горит смертельный огонь в глазах. Их души пропали. Или на что-то сменились, как в фильмах про инопланетян, вселяющихся в людей. На судах убийцы всегда старались поймать мой взгляд. За время месячного заседания я, может, разок взгляну на скамью подсудимых — и сразу же встречаюсь с ними глазами. Так что нет, Джейсон не убийца. Я смотрела ему в глаза. У него была чистая душа.
Вел ли Джейсон прежде тайную жизнь? Да нет, ничего криминального вроде не делал. Был в помощниках у подрядчика. Штукатурил, стелил линолеум, клеил обои, проводил электричество. Вместо близких друзей — собутыльники. И как только они начинали спрашивать Джейсона про школьную бойню, он сразу прекращал с ними разговаривать. Они не обижались, оставляли его в покое. Его босс Лес — славный малый, чья жена, Ким, следила за ним, будто агент ЦРУ. Мы вместе ездили на барбекю и пикники. Лес не опаснее мягкой игрушки.
Сколько я убила времени, пытаясь узнать от Джейсона о его прошлом! Даже не представляла, что это так сложно. Я знаю, мужчины не любят рассказывать о себе, и все же Джейсон… Уф! Вытягивать из него, что он делал, прежде чем пришел к Лесу, было то же, что больной зуб тащить. Оказалось, работал на фабрике, выпускающей буфетные дверцы.
— Джейсон, оба моих двоюродных брата тоже работают на таких заводах. Что тут плохого?
— Ничего.
Уж я и жала на него, и уговаривала, и упрашивала — и только потом выяснилось, что он пошел на фабрику, чтобы можно было не разговаривать во время работы. И поэтому ему стыдно.
— Тут нечего стыдиться, Джейсон.
— Я четыре года почти ни с кем не говорил.
— Не может…
— Честное слово. И я не один. Строители или водители-дальнобойщики делают то же самое: хотят спокойно дожить до старости, не обсуждая ничего более серьезного, чем хоккейный матч.
— Джейсон, это ужасно цинично. И вовсе не правда.
— Ты так считаешь? Я так считаю?
Зато перевести разговор на Реджа не составляло труда. Достаточно всего лишь сказать Джейсону, что его мама видела Реджа в магазине на Лонсдейле, как тут же начиналось:
— Этот богомолец за гроши продал меня своему Богу. Псих! Сумасброд! Давно на тот свет пора!
— Джейсон! Не может же он быть таким плохим.
— Плохим? Он ужасен! Редж — полная противоположность всему, что проповедует.
Так ли? Не верю!
Воскресенье, 23.00
На закате, когда солнце окрасило небо в огненно-красный цвет, а я перекладывала джейсоновские рабочие сапоги в коридоре, надеясь, что их запах напомнит мне о Джейсоне (что за жалкая картина!), пришел Редж. От звонка я вздрогнула. А когда открыла дверь, Редж по моему лицу понял, что теперь и я оставила надежду.
Пройдя на кухню, он поставил чайник и взял бумажник из-за фруктовой вазы. Медленно вынул содержимое бумажника и разложил его на столе.
— Ну вот и он. — Передо мной лежали водительское удостоверение Джейсона, читательский билет, дисконтная карточка и фотографии — Барб, близнецов, меня. — Скажи, Хэттер, что сегодня произошло?
Редж снял с плиты чайник, пока тот не засвистел. Неприятно, когда в самый ответственный момент свистят чайники.
Помню, я где-то читала, что глубоко религиозные люди презирают всяких экстрасенсов, гадалок, магов и иже с ними, считая их приспешниками дьявола. Поэтому, рассказав Реджу про Эллисон, я ждала, что он либо психанет, либо начнет произносить проповедь. Он не сделал ни того ни другого, хотя всем своим видом ухитрился продемонстрировать неодобрение.
— Расскажи-ка поподробнее про эти «Во дела».
— Мы с Джейсоном придумали вымышленный персонаж.
— Так.
— Жирафа.
— И почему же он говорил «Во дела»?
— Потому что всякое свое появление на сцене он должен был начинать с низкопробной шутки. — Обсуждать наших персонажей с посторонним было очень неуютно. Даже стыдно. Особенно если посторонний — Редж, который в детстве небось рассматривал газетные комиксы через лупу, пытаясь в каждой точке отыскать скрытое послание дьявола.
