«Я, конечно, все понимаю, вы хотите следовать своей мечте и все такое, вот только немного странно не иметь родного гнезда, куда можно вернуться, и вы хоть отдаете себе отчет в том, что вы на самом деле вытворяете, разве люди в вашем возрасте пускаются в подобные авантюры, пытаясь сохранить свой брак?»
Элмер же, напротив, обрадовался.
— Круто, это вы здорово придумали, — и полностью одобрил нашу инициативу.
Я зашла на их страницы в «Фейсбуке», сначала на Элмера, потом на Мю. Ни один из них не был здесь особенно активен, проживая свою насыщенную медийную жизнь на платформах других соцсетей, куда я не могла за ними последовать из-за опасения показаться чересчур навязчивой. Но порой выскакивало чье-нибудь фото, какой-нибудь друг, отметивший его или ее на своем снимке.
Вот Элмер с несколькими друзьями на концерте в Сиэтле, имя исполнителя ни о чем мне не говорило. Ссылка на его последние записи, талантливая электронная музыка, но слишком тягучая и заунывная для моих ушей. Мю со своим парнем, если они, конечно, еще вместе — снимку уже два месяца, а подробностей я не узнавала. На фото — смеющаяся и полная жизни девушка, волосы развеваются на фоне бурлящего потока где-то в окрестностях Умео.
А нужно ли вообще сейчас сообщать им о том, что случилось? Не лучше ли будет подождать, пока я не узнаю, что же там на самом деле произошло? Когда вернется Даниель, когда станет ясно, что нет никаких поводов для беспокойства.
Телефон по-прежнему молчал. Мне хотелось выдернуть его вместе со шнуром из розетки и швырнуть об стену, чтобы он разлетелся на кучу уродливых и никому не нужных обломков пластика, но я не стала этого делать. Вместо этого я подняла трубку, чтобы убедиться, что телефон работает. Услышала щелчок и следом монотонное гудение. Положила трубку обратно, и в номере снова стало тихо.
Пусть хоть ненадолго, но мне нужно поспать.
* * *
Часы на ратуше забили пять, и следом зазвучал более мелодичный перезвон колоколов на одной из церковных башен. Время чуть сбилось с ритма за мгновение до того, как пришли они.
Только тогда я поняла, насколько здесь хорошая слышимость.
В номере по соседству открылась и закрылась дверь. Следом — тихие голоса за стеной, короткие фразы с долгими паузами между ними. Непохоже было, что там ведут разговор, скорее обмениваются короткими приказами. Не знаю почему, но у меня возникло чувство, что они торопятся. Шорох выдвигаемых ящиков, скрип закрываемой дверцы шкафа. Шум и еще какой-то звук, идентифицировать который было сложнее. Несколько раз они стукнули по стене, за которой я стояла. Потом глухой шлепок — должно быть, на пол свалили дорожную сумку. Наверное, она уже успела собрать в нее все свои вещи, ведь она говорила, что уезжает. Постельное белье они наверняка заберут с собой. Интересно, что может поведать гостиничный номер о человеке, который в нем жил? О том, бывали ли у него гости? Любовник, любовница? Не знаю почему, но мне она показалась очень одинокой.
Чуть позже мне почудилось, что дверь номера снова открыли. Я почему-то подумала, что это Анна Джонс вернулась обратно. Из номера не доносилось ни звука. Должно быть, дверь закрыли почти сразу же, причем почти беззвучно, иначе бы я услышала.
Ноги затекли от неудобной позы в нише окна, где я просидела слишком долгое время, пытаясь припомнить одну вещь: а на самом ли деле я убрала ту самую мотыгу в сарай?
Во всяком случае, я именно так заявила полиции, но теперь была уже не столь уверена, что помню правильно. Я вытянула ноги, прошлась туда-сюда по номеру, который боялась покинуть. Вдруг пропущу телефонный звонок. Чем больше я силилась мысленно увидеть Анну Джонс перед собой, представить, чем она на самом деле занималась в номере вроде этого, день за днем, тем более размытым становилось мое представление о ней.
Зачем она отправилась к нам в усадьбу ночью, или вчера вечером, или даже сегодня рано утром? Неожиданно я поняла, что даже не знаю, в какой отрезок времени она погибла.
Я подумала о нашей первой встрече, припоминая свое ощущение уверенности, когда мне показалось, что я знаю, к какому типу людей она принадлежит. А когда, собственно говоря, это было? Больше недели назад, но, кажется, меньше двух? Здешнее течение времени сбивало с толку, дни следовали один за другим сплошным ровным потоком, и было уже не важно, где вторник, а где среда. Потом она сама подошла ко мне, и мы разговорились. В тот день еще шел дождь, мы пили вино и беседовали. Когда же это было, в прошлый четверг?
Я снова уселась в нишу с ноутбуком на коленях. Сидеть за письменным столом я не могла, он только будил во мне тревожное желание написать обо всем детям. Из окна я смотрела на крыши домов, на видневшуюся вдали башню ратуши и спрашивала себя, там ли сейчас Даниель, в полицейском участке по соседству. Вспоминала мощные каменные стены, надежные двери, целиком и полностью выдержанный в коричневых тонах интерьер. Должно быть, Даниеля сегодня уже не отпустят, иначе бы они давно это сделали. Смеркалось, часы на башне пробили семь, следом — половину восьмого.
Когда же на самом деле это началось?
* * *
Я пишу это только для себя, чтобы навести порядок в своих мыслях. Чтобы воскресить в памяти то солнечное жаркое утро в начале лета, когда я впервые увидела Анну Джонс в ресторане гостиницы, и вспомнить каждую деталь, как значительную, так и незначительную. Все начинается и заканчивается Анной Джонс. Ее образ, в углу обеденного зала, сидящей с книгой, под головой мертвой косули. Нет, я не углядела в этом никакого знака, ничего такого мне тогда и в голову не пришло.
Она не вписывается сюда. Так я тогда о ней подумала.
Воспоминания ненадежны. Они обманывают нас. Постоянно. Объединяют одно с другим, потому что мозгам так удобно, потому что им хочется видеть закономерность и смысл там, где есть только случайность, перевирают и дополняют тем, что кто-то другой рассказал или что нам, возможно, только почудилось.
Действительно ли я первая пошла на контакт или же это она стремилась к знакомству со мной?
Когда она спрашивала про липу, разве не было в ее вопросе скрытого подтекста или же он слышится мне только сейчас, спустя какое-то время?
Мне приходится постоянно останавливать себя, зажмуриваться и прокручивать воспоминания заново, а вечер за окном между тем становится все темнее.
Кем же ты была на самом деле, Анна Джонс?
* * *
Время почти исчезло. Оно текло сквозь меня словно воздух, пока я писала, часы и минуты, которые я вдыхала и выдыхала в виде невидимых частиц, но скоро этот день наконец-то подошел к концу. Тело ломило от усталости, но лечь спать я не осмеливалась. Я боялась уснуть, боялась забыть, боялась того, что случилось. Вечер выдался непривычно холодным. Я закрыла окно и почувствовала, как сильно проголодалась: за весь день у меня в желудке не было ничего, кроме одного бутерброда.
Я нажала на кнопку возле барной стойки, и вскоре откуда-то из заднего помещения появился Либор. Он выглядел так, словно только что проснулся. Шел двенадцатый час, и ресторан был закрыт, но он спокойно застегнул несколько пуговиц на своей рубашке и невозмутимо заявил, что сейчас же распорядится насчет гуляша.
