Судя по моему опыту общения с сестрой, ее убеждения основывались преимущественно на том, во что она верила. Убеди она себя в чем-то – как бы это ни было противоестественно – и ее тело подчинялось этой вере. Например, Элеонор придерживалась суеверия викторианской эпохи, что душа человека может быть заключена в фотографии. И поскольку она верила в это, это стало для нее истиной. Она никогда не позволяла нам фотографировать ее и не давала разрешения дяде Чарльзу рисовать ее, хотя он одержимо создавал портрет за портретом остальных членов семьи.
Вот некоторые из способностей и слабостей, которые я заметила в своей сестре:
Лунный свет делает ее сильнее.
Свет свечи ослабляет ее.
Она никогда не спит.
Часть ее души может быть заключена в фотографии.
Если она убьет другого человека своими руками, то остаток лет его жизни перейдет к ней.
Ее тело стареет как у простого смертного.
Ты, наверное, знаешь, что каждый дар приходит вместе с проклятием. Она ненавидела отсутствие баланса и неравенство во всем и была непреклонна в отношении этих правил. Ночью она стояла у открытого окна, купаясь в лунном свете, но кричала и сопротивлялась, стоило поднести к ее коже лампу или свечу.
Уверена, ты понимаешь, что подобные дары в сочетании с ее бессердечием представляли настоящую опасность. Не знаю, много ли ты слышала о нашей семье, но мои родители, тетя и дядя были убиты, когда мне было восемь. Эти смерти так и не были официально раскрыты. Я одна знала правду, и она стала моей тяжкой ношей на всю мою жизнь.
Элеонор убила их.
Когда ей было шесть лет, мой отец случайно стал свидетелем того, как она пыталась утопить одного из соседских детей в корыте с водой. С этого дня он держал ее в доме взаперти. Поскольку раньше она никогда не уходила далеко от дома, а мы с ней были похожи, ее существование стало чем-то вроде легенды. Люди в городе спорили, существовала ли она вообще и жива ли.
Днем все было не так уж плохо, но из-за того, что Элеонор совсем не спала, ночью мы были уязвимы. Мои родители запирали дверь ее спальни каждый вечер за час до сна и открывали утром к завтраку. Это спасало нам жизни в течение многих лет, пока однажды ночью, когда нам с сестрой было по восемь, мама не забыла запереть дверь.
Моя семья была разорвана на куски. Не стану утомлять тебя подробностями, но убийства были настолько жестокими, что я, единственная выжившая, была оправдана просто по причине своего юного возраста. Никто не мог поверить, что ребенок способен на такие зверства.
В ту ночь я должна была стать последней жертвой сестры. Вместо этого мне удалось убить ее. Этот день – единственное, о чем я жалею. Подготовься я лучше – оцени ее мощь по достоинству – я могла бы спасти свою семью. И все же, мы здесь. Мы должны принимать свои поражения, моя дорогая, и уважать себя, несмотря на все неудачи.
Остаток моих юношеских лет я провела, живя с бабушкой и дедушкой. Когда повзрослела достаточно, чтобы унаследовать Эшберн, я решила отремонтировать дом и продать его. Я переехала, чтобы наблюдать за ремонтом, но, как ты, наверняка, знаешь, то, что задумывалось на пару недель, превратилось в целую жизнь.
Я думала, что моя сестра одолена и повержена. Я ошибалась. Убив нашу семью, она обрела неестественно долгую жизнь, перед которой оказалась бессильна даже смерть. Всего через две недели после моего переезда в Эшберн она выбралась из своей могилы. Элеонор пришла, чтобы убить меня, отобрать мои оставшиеся годы и поселиться в доме вместо меня. Мы с сестрой выглядели достаточно похоже, чтобы она могла одеваться, как я, и выдавать себя за меня.
И снова я смогла победить ее, хотя эта схватка едва меня не погубила. Я похоронила ее в маленькой могиле в лесу. Именно тогда я поняла, что мое пребывание в Эшберне должно стать постоянным, а сама я должна не терять бдительности, дабы Элеонор вновь не восстала из мертвых. Не думаю, что пережила бы третью встречу с ней. Она стала осторожной, и ее терпение могло превзойти мое.
Но, благодаря бдительности, мне удалось сохранять ее среди мертвых в течение последних восьмидесяти лет. Помнишь те правила выше? Она верит, что свет свечей ослабляет ее, и считает, что часть ее души может быть заключена в фотографии. Когда мы были детьми, я сделала единственный ее снимок. Всю свою жизнь я использовала его, чтобы удержать ее в могиле. Раз в неделю я зажигаю свечу так, чтобы в течение часа или двух свет падал на эту фотографию. Этого достаточно, чтобы без помощи лунного света, придающего ей сил, лишить ее возможности выбраться из могилы.
Вот о чем я прошу тебя, Эдриенн. Как бы мало ты ни верила в мою историю и как бы безумно ни прозвучало это письмо, я надеюсь, что ты сделаешь это для меня – хотя бы в качестве последней просьбы старушки. Прошу тебя, живи в этом доме. Будь здесь счастлива. А раз в неделю зажигай свечу на чердаке, чтобы моя сестра не смогла тебе навредить.
– Ох, – там была вторая страница, но Эдриенн чувствовала себя слишком плохо, чтобы ее прочесть. Онемевшие от холода пальцы дрожали, когда она засовывала бумагу в карман. Все обрело смысл. У всего появилось объяснение.
На фото на чердаке была не Эдит, как сначала предположила Эдриенн. На ней была ее сестра, которая вечно скрывалась от камер. Эдриенн представила лицо ребенка, как ее глаза слегка расширились, а губы изогнулись, удивившись вспышке, и очень легко вообразила, как ангельское выражение сменилось гневом, когда та поняла, что произошло.
Она превратилась в уродливое, разъяренное существо, которое выбралось из могилы и преследовало ее до самого Эшберна. Даже спустя сотню лет, проведенных в слишком тесной могиле, у нее были такие же, как на фото, мощные скулы и проницательный взгляд.
Затем Эдриенн вспомнила, как во время драки на лужайке труп ослабил хватку на ноге Эдриенн, услышав имя Эдит. Тогда Эдриенн решила, что это был шок от того, что к ней обратились по имени, но теперь она поняла, что это была осторожность. Элеонор боялась своей сестры. Фраза, прошептанная ей на ухо: «Плачь по Эдит», была не вызовом, а насмешкой. Плачь по Эдит, потому что она умерла.
Эдриенн попыталась вспомнить все встречи с живым трупом – как до, так и после того, как поняла, кто это на самом деле. Поначалу, когда она думала, что ее разыгрывают дети, она исследовала окрестности дома, прихватив лампу. Если Элеонор действительно боялась огня, то это маленькое пламя могло быть единственным, что спасло ее жизнь. Оба раза, когда Элеонор нападала и ранила ее, Эдриенн использовала вместо лампы фонарь.
Она вспомнила темную фигуру в зеркале, и ее охватило новое беспокойство. Ходячий мертвец и отражение в зеркале не были одним и тем же человеком, как она думала поначалу. Обе сестры – и озверевший уродливый труп, и опрятный молчаливый дух – остались здесь после своей смерти.
Мысли Эдриенн метались между вопросами и самыми разными вариантами ответов, но она также сознавала, что провела слишком много времени в подвале, пока читала первую половину записки. Знание, что ее преследовала Элеонор, а не Эдит, было бесполезным в свете возможной смерти.
