Когда умерла Верхуслава, неизвестно. Во всяком случае, это произошло после 1222 г., которым датируется упомянутое послание Симона (последний скончался в 1226 г.). Если же Верхуслава дожила до нашествия Батыя на Русь, то нет сомнений, что она в числе других княгинь и княжон погибла во владимирском Успенском соборе при взятии Владимира 7 февраля 1238 г.
Нет сомнений, что Верхуслава была высокообразованной женщиной. Очевидно, именно из ее окружения происходил составитель Ипатьевской летописи, точнее, той ее части, которая ныне известна как Киевский свод. По мнению А.А. Шахматова, он был составлен игуменом киевского Выдубицкого монастыря Моисеем и заканчивался сообщением о возведении вокруг Выдубицкого монастыря каменной стены и похвалой игумена Моисея киевскому князю Рюрику Ростиславичу. М.Д. Приселков, в целом соглашаясь с А.А. Шахматовым, предлагал считать Киевский свод сводом Рюрика Ростиславича, поскольку известия о нем и его семье содержатся в этом своде регулярно начиная с 1173 г. При этом одним из источников Киевского свода он считал семейную хронику Ростиславичей, с их некрологами, написанную, по его мнению, игуменом Моисеем
[379].
Здесь необходимо поправить автора энциклопедической статьи. Ранее мы говорили о том, что составитель Ипатьевской летописи использовал семейный родословец Верхуславы. Первое известие о семейных событиях Рюрика Ростиславича действительно встречается в Ипатьевской летописи под 1173 г. Но это известие о рождении будущего супруга Верхуславы – Ростислава
[380], которое не могло не содержаться в ее семейном родословце. Все это позволяет говорить об определенной причастности Верхуславы к составлению Ипатьевской летописи, точнее, являющейся частью Киевского свода 1199 г.
Можно предположить, что при переезде Верхуславы после кончины супруга во Владимир вместе с ней в Северо-Восточную Русь попал и список «Слова».
Но чем мог заинтересовать Верхуславу рассказ об одном из в общем-то рядовых военных походов против половцев, даже не великого, а удельного князя, и к тому же неудачном? Таковых в ту беспокойную эпоху насчитывались десятки. Очевидно, помимо свойства с Игорем, имелось какое-то другое важное обстоятельство, заставившее Верхуславу взять с собой список «Слова».
Многочисленные исследователи «Слова» не удосужились задать самый простой вопрос: куда направлялся Игорь со своей дружиной? Ответ находим в тексте памятника. Бояре, расшифровывая тревожный сон Святослава Киевского, прямо отвечали князю: «Се бо два сокола слетеста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомъ Дону»
[381]. Как известно, главный герой произведения являлся внуком Олега Святославича, княжившего на рубеже XI–XII вв. в Тмутаракани. Не случайно в самом начале «Слова» упоминаются имена князей: «старого Ярослава» (Мудрого), «храброго Мстислава, иже зареза Редедю предъ пълки касожьскыми», «красного» (т. е. красивого) Романа Святославича, «старого» Владимира (Святого)
[382]. Из очерка истории Тмутаракани видно, что все они были так или иначе связаны с Тмутараканским княжеством.
Неудивительно, что Верхуслава, прекрасно знавшая о происхождении своей матери и связи ее с Тмутараканью, не могла не заинтересоваться «Словом», в котором рефреном проходит тема этого княжества. Попав в начале XIII в. в Северо-Восточную Русь, «Слово о полку Игореве» позднее оказалось в пределах Белозерского княжества – одного из уделов потомства Всеволода Большое Гнездо. Оттуда оно досталось А.И. Мусину-Пушкину, который оценил памятник и ввел его в широкий научный оборот.
Вместо заключения
После анализа всех, без исключения, источников, так или иначе связанных с Марией, необходимо признать справедливость замечания Ипатьевской летописи под 1182 г. о том, что сестра Марии, выданная замуж за князя Мстислава Святославича, являлась «ясыней», а следовательно, и Мария также происходила из ясов. Как было выяснено историками русского летописания, Ипатьевская летопись состоит из трех основных частей, центральной из которых является Киевский свод 1199 г. Это, в свою очередь, означает, что запись об этнической принадлежности сестры Марии была сделана если не очевидцем, то современником этих событий и, следовательно, может быть признана достоверной.
Но как быть с показаниями позднейших летописей, содержащих данные о якобы чешском происхождении Марии? В ходе предпринятого исследователями анализа этих известий было установлено, что все сведения о Марии Шварновне как «чехине», читаемые в летописях, генетически вторичны летописной статье «А се князи Русьстии». В наиболее полном и, видимо, исходном виде она включена в сборник, содержащий Комиссионный список Археографической рукописи Новгородской первой летописи
[383]. При этом данная статья ни текстологически, ни генетически не связана с указанной летописью.
С тем же конвоем, что и в сборнике с Новгородской первой летописью, текст статьи «А се князи Русьстии» вошел в состав Летописи Авраамки
[384]. Статья обнаружена в еще неизданных летописных памятниках
[385], а ее фрагменты и их развитие можно найти в Супрасльской, Никифоровской, Софийской первой, Новгородской четвертой, Новгородской Карамзинской, Воскресенской, Никоновской летописях, Московском летописном своде, Рогожском и Владимирском летописцах, Тверском сборнике.
В свое время А.А. Шахматов предположил, что статья «А се князи Русьстии» была отредактирована составителем Новгородского свода 1448 г., в одной из своих частей восходящего к Ростовскому владычному своду 1418 г. Полагают, что окончательно статья сформировалась в 1410-1420-х гг.
[386], а ее домонгольская часть в общих чертах, вероятно, сложилась в Ростове во второй половине – конце XIV в.
