– Так что сначала мы поймаем шакала, – кивнув Пернелль, говорит matrone. – Мы – одаренные богами Перевозчицы душ. И Тирус решил помочь нам позаботиться об умерших. Так что нужно уважать его волю. Иногда наша верность проверяется даже после того, как мы прошли обряд посвящения.
– Да, matrone. – Пернелль склоняет голову, но я не могу последовать ее примеру.
А вспоминаю о провалившемся обряде посвящения Аилессы. Одива говорила мне, что боги защитят ее дочь. И теперь не могу отделаться от мысли: «Не поэтому ли matrone выбрала меня в свидетели для Аилессы, потому что знала, что боги этого не сделают – по крайней мере, Тирус, – а я окажусь недостаточно сильна, чтобы помочь подруге».
Может, золотой шакал и принадлежит Тирусу, но меня не покидает ощущение, что серебристая сова – знак Элары. И если сова по приказу богини напала на Одиву, то, судя по всему, Элара не хочет, чтобы именно она забрала жизнь шакала.
– Наш план остается прежним, – говорит Одива Перевозчицам. – Если кто-нибудь из вас отыщет шакала раньше меня, то вы должны лишь поймать его. И как matrone, именно я принесу его в жертву.
Мориль косится на Одиву целым глазом. Второй опух и не открывается из-за удара, который она получила во время сражения со Скованным.
– Простите, matrone, но ведь у Аилессы есть одна костяная флейта.
Верно. А значит, во второй нет необходимости.
– Может, кому-то из нас стоит отправиться на поиски вашей дочери, как предложила Пернелль, пока остальные будут охотиться на шакала? – продолжает она. – Уверена, Тирус поймет наше желание не упустить ни одной возможности.
На лице Одивы медленно появляется улыбка, но взгляд буквально пронзает Мориль.
– Значит, ты совершенно не понимаешь Тируса. К счастью для нашей famille, это умею я. Бог подземного мира очень ревнив и требователен. И неужели ты думаешь, что если мы не продемонстрируем полную преданность, он приведет нас к своему шакалу?
Мориль медленно качает головой и бросает на меня извиняющийся взгляд.
Одива оглядывает остальных.
– Кто-то еще хочет возразить или мы все, наконец, согласны и последуем по пути, который указал нам Тирус?
Еще больше голов опускается в знак повиновения. Но меня хватает лишь на то, чтобы опустить глаза.
– Хорошо, – вздохнув, говорит Одива. – Тогда отправляемся домой, чтобы набраться сил на завтра.
Домой? Зная, что Аилесса жива и нуждается в нашей помощи? Зная, что мертвецы разгуливают на свободе и вскоре нападут на Довр?
Одива никогда не была хорошей матерью, но теперь она позабыла и про то, как быть хорошей matrone.
Она шагает рядом со мной, когда мы возвращаемся в Шато Кре. Но мое сердце никак не хочет успокаиваться. Меня не покидает чувство, будто я в клетке и не могу вырваться из нее. Аилесса может находиться в любом уголке Южной Галлы. И мне безумно хочется вернуть подруге ее ритуальный нож. А еще чем отчаяннее я пытаюсь спасти ее, тем легче мне дается мысль, что ей придется убить Бастьена.
– Я чувствую твое разочарование, – говорит Одива.
Я вскидываю глаза и встречаюсь с ней взглядом, отчего по телу расползаются мурашки.
– Я возлагала большие надежды на твой первый опыт на мосту душ. И он должен был принести тебе радость, а не печаль.
Мне не удается подобрать ответ. Да и «радость» последнее слово, которым бы я описала ночь переправы.
– Мне хочется думать, что даже Аилесса бы порадовалась за тебя, когда… – Легкий румянец заливает ее бледную кожу. На мгновение ее лицо начинает сиять от теплоты и переполняющих Одиву чувств.
– Когда что? – спрашиваю я.
Ее брови цвета воронова крыла приподнимаются, когда она заглядывает мне в глаза. Она открывает рот, пытаясь подобрать слова, но через мгновение вновь крепко сжимает губы. А затем выдыхает через нос и продолжает идти, не глядя на меня. Ее церемониальное платье волочится по траве.
– Когда бы ты увидела великие Врата Загробных миров, – наконец, отвечает она с фальшивыми нотками беспечности в голосе.
Еще одна ложь. Еще одна попытка скрыть свои секреты. Горло горит от горечи, но я устала это проглатывать. Мне надоело прятаться от matrone и слепо верить каждому оправданию, слетающему с ее губ.
– Кулон, который вы носите, помогает вам перевозить мертвых, когда Врата открываются? – спрашиваю я, чувствуя, как учащается пульс от собственной смелости.
Одива проводит рукой по костям благодати на своем ожерелье и хмурится.
– О каком именно кулоне ты говоришь? Из кости медведя или ската? Ведь и тот и другой помогают мне в этом.
– Я имела в виду другой кулон – из птичьего черепа, который вы прячете в вырезе платья.
Одива замирает. А весь румянец, что появился на ее щеках, исчезает в мгновение ока.
– Идите вперед, – говорит она следовавшим за нами Перевозчицам. В ее голосе слышится напряжение, хотя она старательно удерживает на лице спокойную улыбку. – Мы встретимся с вами дома.
Чтобы пропустить остальных, Одива сходит с тропинки и обхватывает себя руками. Проходя мимо, Пернелль бросает на меня любопытствующий взгляд. А Мориль сжимает руку. Я в ответ пожимаю плечами, будто не понимаю, о чем matrone захотела со мной поговорить наедине. Словно не я еще пару мгновений назад обвинила ее в том, что она владеет дополнительной костью благодати. А ведь их у нее уже пять. И шестая – это оскорбление богов и покушение на святость жизни животного. Но когда Перевозчицы отходят подальше, а Одива вновь поворачивается ко мне, я чувствую, как начинают дрожать руки и ноги. Выражение ее лица пугающе спокойное и терпеливое.
– Это не кость благодати. – Одива достает спрятанный кулон, и рубин в птичьем клюве начинает сверкать в свете солнечных лучей. – Это подарок от моего возлюбленного.
Я удивленно приоткрываю рот. А затем внимательно разглядываю череп. Черный клюв чуть меньше, чем у ворона, но чуть толще, чем у грачей.
– Зачем ваш amouré подарил вам череп вороны?
Она улыбается мне, отчего кожу на голове начинает покалывать от беспокойства.
– Вижу, ничего не ускользает от твоего внимания, Сабина. – Ее эполеты из перьев шелестят, когда она пожимает плечами. – Полагаю, любимый сделал это, так как знал, насколько мне нравятся кости.
– Вы не прятали их от него?
Меня учили, что Леуррессы должны спрятать свои кости благодати, пока год живут со своим amouré.
– Он был необыкновенным. И принял меня такой, какая я есть. Любил меня без всякого страха.
Я вновь смотрю на рубин. Видимо, к тому же он оказался богат и явно обладал огромным влиянием, раз смог совладать с Одивой.
