– Но как?
Я качаю головой, пытаясь придумать способ.
– Разные мелодии вызывают различные события. Песня, которую я играла у моста душ, отличается от той, что исполняла, чтобы заманить тебя на Кастельпонт. Может, существует еще одна мелодия, которая может нам помочь.
– А ты знаешь еще какие-то мелодии?
– Нет, – со вздохом признаюсь я.
Пламя ближайшей к нам свечи дрожит в воцарившейся тишине. Нужно подрезать фитиль. Пальцы Бастьена, лежащие на полу между нами, слегка сгибаются и выпрямляются. Он прерывисто вздыхает, а затем кладет руку поверх моей и легонько сжимает ее.
– Мы что-нибудь придумаем, Аилесса.
Тепло расползается по телу. Мне не следует так реагировать на его прикосновения. Ведь наши судьбы так мрачны. Но я ничего не могу с собой поделать. Я переворачиваю руку и смотрю ему в глаза, а затем переплетаю наши пальцы. Сердце колотится в груди, напоминая о необходимости сделать вдох.
– Бастьен, – шепчу я. Мне так много хочется ему сказать, но невозможно подыскать слова, чтобы рассказать, как сильно я начала беспокоиться за него. – Я… я не хочу, чтобы ты умер.
Он пристально смотрит мне в глаза. И от его прежнего стеснения не осталось и следа.
– А я не хочу, чтобы умерла ты. – Пламя свечей мерцает в его глазах, когда он проводит большим пальцем по тыльной стороне моей руки. – Есть старинная галльская фраза, которую отец говорил каждый раз, когда ему требовалось ненадолго уехать. Он брал меня за руку, как я сейчас держу тебя, и шептал мне: «Tu ne me manque pas. Je ne te manque pas». Это означает: «Ты не потеряешь меня. Я не потеряю тебя».
На моем лице появляется легкая улыбка, пока я запоминаю эти слова.
– Мне нравится эта фраза.
– Я никуда не исчезну, Аилесса.
Взгляд Бастьена серьезен, нежен и полон теплоты. И кажется, будто меня озаряет Огонь Элары.
– Мы будем держаться вместе, ведь так? – продолжает он. – И никто из нас не умрет.
Я киваю, изо всех сил стараясь ему поверить. А затем кладу голову ему на плечо.
Никто из нас не умрет.
35. Сабина
Я выскакиваю из туннеля катакомб и со злостью тушу факел о траву. А затем яростно швыряю его на дно оврага и зарываюсь пальцами в волосы от досады, что все еще не нашла Аилессу.
А ведь я уже потеряла счет тому, сколько раз, наплевав на риск, осмеливалась войти в катакомбы после того, как заполучила свои кости благодати. И теперь просто ненавижу их. Если бы у меня болели мышцы, не хватало дыхания или накатывала невыносимая усталость, мне бы казалось, что я делаю все возможное, чтобы спасти лучшую подругу. Но ничего подобного не происходит. И это настолько злит и заводит меня, что я готова вцепиться во все, что попадется под руку. Правда, не знаю, чем это вызвано – эффектом от появления новой благодати от золотого шакала или разочарованием от собственного бессилия.
Прошло уже одиннадцать дней с ночи переправы и двадцать шесть с тех пор, как обряд посвящения Аилессы закончился так плачевно. Наверное, она считает, что я даже не пытаюсь ей помочь.
А я пообещала самой себе, что не вернусь домой, пока не спасу ее. Хотя избегаю дома и по другой причине. До сих пор никто не знает, что я убила шакала.
Я стряхиваю ил с охотничьего платья и в этот момент слышу тихий крик, а через мгновение серебристая сова приземляется на дно оврага. Я пристально смотрю в ее морду в форме сердечка и прекрасные глаза, сверкающие в лучах послеполуденного солнца. Она склоняет голову, хрипло ухает и взлетает на вершину оврага, где и замирает, выжидая, пока я последую за ней.
– В этот раз ты отведешь меня к Аилессе?
Но сова лишь улетает прочь, и я, стиснув зубы, бегу за ней. Я стараюсь придерживаться тени деревьев и не высовываться, но за несколько километров не слышу ни одного крика мертвых. Последние дни Перевозчицы пытались загнать их в заброшенную тюрьму близ Шато Кре, но им приходится постоянно сторожить их. Некоторым душам необъяснимым образом удается сбежать из-за железных прутьев, так что в последний раз, когда я проверяла, лишь двенадцать из них все еще находились в тюрьме. А в новолуние у сухопутного моста их явно собралось намного больше.
Я преследую серебристую сову еще с пару километров, пока не оказываюсь у Кастельпонта. Снова. Низкое рычание вырывается у меня из груди. Последние несколько дней я исследовала катакомбы, но то и дело возвращалась к Кастельпонту. Хотя и сама не понимаю зачем.
Серебристая сова смотрит на меня с парапета в центре моста. Не удивлюсь, если у нее здесь гнездо, судя по тому, как часто она приводит меня сюда.
– Если тебя прислала Элара, то ей следует научить тебя говорить, – ворчу я, хотя Аилесса назвала бы это богохульством.
Серебристая сова царапает когтями каменные плиты, настойчиво призывая подойти ближе.
– Ты совсем не помогаешь.
Она расправляет крылья и, совершив круг над мостом, приземляется на противоположный парапет.
Я всплескиваю руками.
– Чего ты хочешь? Я уже убила золотого шакала, который, кстати, не такой уж и свирепый хищник.
Лучшие благодати, что он мне даровал, – это огромная сила, большая выносливость и отличный слух. Да, они хороши, но не великолепны. У обычного волка их и то больше. Вот тебе и последняя кость благодати.
Сова кричит и слетает с парапета.
Я лишь качаю головой.
– Не возвращайся за мной снова, если и дальше собираешься отнимать у меня время.
Я бросаю взгляд на стены Довра, решая больше не обращать внимания на сову. Город окутывает сияние chazoure, словно жуткий туман. Души все еще стремятся сюда. С ночи переправы я не слышала, чтобы кто-то из случайных путников на дороге упоминал о нападениях, которые намекали бы на мертвых, но, возможно, они вытягивают Огонь из живых, не привлекая к себе внимания. И остается только молиться, чтобы на это требовалось много времени и никто не умер прежде, чем я отыщу Аилессу и костяную флейту.
От этих мыслей чувство вины вновь захлестывает меня.
Я возвращаюсь обратно в овраг, где закопала золотого шакала, еще больше стараясь быть неприметной. До сих пор никто из представительниц моей famille не выследил меня здесь, и мне хочется, чтобы так дальше и оставалось. Поэтому я возвращаюсь в овраг, когда решаю, что стоит поесть и передохнуть.
Я опускаюсь на колени у журчащего ручья. Вода огибает мох и камни, образуя небольшой водопад. Среди них я спрятала ловушку и сейчас с радостью вижу в ней серебристую чешую. Желудок тут же сжимается от сильного голода. С тех пор как я завладела благодатью шакала, меня постоянно тянет на мясную пищу. Так что я стараюсь хоть немного перебить эту тягу рыбой. Еще месяц назад мне даже в голову не приходило, что у меня слюнки будут бежать от одной мысли о мясе.
