Я опускаюсь на землю и вытаскиваю нож, но в руке оказывается не тот, что я собиралась достать, так что быстро прячу его в ножны. Аилесса вырезала свой костяной нож лишь с одной целью – убить своего amouré. Но мне и так пришлось воспользоваться им, чтобы убить козодоя и ранить Скованного, но больше пользоваться им не стану.
Я достаю другой нож, но как только разрезаю брюхо рыбы, чтобы вычистить внутренности, слышу:
– Здравствуй, Сабина.
Я роняю рыбу на землю. Стискиваю рукоять ножа. И направляю его в ту сторону, откуда донеслись слова.
Адреналин растекается по венам бурной волной. На другой стороне ручья стоит Одива. А я даже не услышала ее приближения, несмотря на кости благодати.
– Ты порезалась.
Ее черные глаза скользят к моей руке. И в этот момент я наконец чувствую жгучую боль. Из красной раны на ладони сочится кровь.
– Давай помогу тебе промыть рану, – говорит Одива таким спокойным голосом, что это вызывает у меня беспокойство.
Сердце колотится в груди, когда я вижу, как она медленно пересекает ручей по мелководью. Подол ее сапфирово-голубого платья волочится по мокрым камням.
Под шорох гальки она подходит ко мне, пока я дрожащими пальцами откладываю нож в сторону, при этом мысленно молясь о том, чтобы Одива не заметила новое украшение на моем плече среди раковин, бусин и акульих зубов. Но от нее ничего не укроется.
– У тебя новый кулон? – Она задает вопрос с показным безразличием, но сквозь него слышны нотки подозрительности.
– Моя новая кость благодати, – признаюсь я, ведь она и сама это понимает.
– Он очень похож на кулон Аилессы, – задумчиво произносит Одива и, облизнув кроваво-красные губы, проводит пальцем по полумесяцу, что я вырезала из бедренной кости золотого шакала.
– Мне хотелось, чтобы он был таким же, как у нее.
А еще, чтобы никто не догадался по кулону, кость какого животного я использовала.
– Но, полагаю, он не из кости горного козла.
Одива выразительно выгибает бровь, но ее глаза впиваются в меня, словно стрелы.
Я старательно натягиваю на лицо слабую улыбку. Зачем она пришла? Почему не отчитывает меня за то, что сбежала?
– Нет, вряд ли бы мне удалось за эти дни добраться до северных гор и вернуться обратно.
– Конечно нет. – Она берет мою руку и опускает в воду. Ее прикосновения нежны, но острые ногти впиваются в запястье. – Вместо этого ты бродила по катакомбам.
Я поднимаю глаза и встречаюсь с Одивой взглядом, отчего холодный пот струится по коже.
– Твое платье покрыто илом, – отвечает она на мой невысказанный вопрос.
Мои мышцы напрягаются от желания сбежать, но отрицать, где я пропадала, нет смысла.
– Я не смогла удержаться. Мне невыносима мысль, что Аилесса там, под землей. Я прочесала столько туннелей, видела столько костей… человеческих костей. – Я сглатываю и качаю головой. – Но, возможно, ее там нет. Бастьен мог отвести ее в Довр или вообще навсегда покинуть Галлу, уплыв с ней на корабле.
Одива продолжает удерживать мою руку под водой, которая окрашивается в алые цвета крови.
– Три кости благодати не делают тебя непобедимой, Сабина. Ты должна быть осторожнее.
Мне тут же хочется высказаться в свою защиту. Она вообще слышала хоть слово из того, что я сказала? Сейчас нужно беспокоиться об Аилессе.
– За последние несколько недель ты показала, насколько прекрасная охотница. И другим Леуррессам есть чему у тебя поучиться. Золотой шакал все еще ускользает от нас.
– Его так никто и не нашел? – Мой голос срывается, но я изо всех сил стараюсь, чтобы в нем звучали нотки удивления.
– Ни следа. – Взгляд Одивы скользит к бурлящему ручью. – А ведь я не сомневаюсь, что Тирус хочет, чтобы я его вернула.
Вернула? Я открываю рот, чтобы спросить, что она имеет в виду. Но тут ее взгляд вновь возвращается ко мне. Может ли она видеть, насколько лживо мое сердце? Чует ли запах трупа шакала, которого я похоронила в этом овраге?
– Остается лишь надеяться, что мы сможем найти его до новолуния. Я уже говорила тебе, что сделают Скованные, если слишком долго будут на свободе.
Я вздрагиваю под ее тяжелым взглядом. Полнолуние через три дня, а это значит, что до новолуния осталось чуть больше двух недель. Именно столько времени есть у меня, чтобы решить, стоит ли проигнорировать предупреждения серебристой совы и выкопать шакала, чтобы отрезать еще одну бедренную кость. И тогда у Одивы появится возможность вырезать новую флейту.
Она снимает с плеча небольшой охотничий рюкзак и достает свернутую полоску ткани – предмет, который любая хорошая охотница всегда носит с собой.
– Я выследила тебя здесь по очень важной причине, Сабина.
От этих слов внутри тут же вспыхивает дурное предчувствие.
– Да?
Она вновь берет мою руку, на мгновение опускает ее в воду, а затем начинает оборачивать бинтом.
– Это касается Аилессы.
Все мои нервные окончания тут же выстраиваются по стойке «смирно».
– Вы нашли ее?
Глаза Одивы наполняются горем… вот только я уже не верю ей.
– Ты должна подготовиться. Я знаю, как сильно ты заботишься о моей дочери.
Намного больше, чем ты?
Она вздыхает и опускает взгляд.
– Аилесса мертва. Но в этот раз я полностью в этом уверена.
Моя рука напрягается, но Одива не отпускает ее.
– Тирус подал мне знак.
Бог, который даже не говорит тебе, где сейчас его шакал?
– И я верю ему. Связь между матерью и дочерью сама по себе особая благодать. Но как бы глубоко я ни искала ее, нить, связывающая меня с Аилессой, исчезла.
А связывало ли вас вообще хоть что-то?
Одива закрепляет бинт у меня на руке.
– Мне жаль, что пришлось сказать тебе это известие. Я вижу, насколько оно шокировало тебя.
– Да. – Мой голос звучит чуть громче шепота.
Аилесса не умерла. Я осознаю это так же хорошо, как и в первый раз, когда Одива озвучила эту ложь. И если я и выгляжу шокированной, то лишь от того, насколько бессердечной она оказалась. Почему она с таким упорством отказывается от своей дочери и костяной флейты?
– Я скорблю об Аилессе больше, чем ты думаешь. Как и каждая Леурресса в нашей famille. Но мы не должны впадать в отчаяние. Боги ожидают, что мы выполним свой долг, несмотря на трудности, появившиеся на нашем пути. Вот почему они вмешались.
О чем она говорит? Пот стекает по шее, когда Одива сильнее сжимает мою руку.
