Тихие спорящие голоса доносятся до меня с порывами ветра. Но говорящие находятся так далеко, что даже с благодатью золотого шакала мне не удается ничего разобрать. Что, если среди них Аилесса?
Я хватаю Каза за руку.
– Солдаты должны остаться здесь.
Он осматривает землю вокруг. Потому что не слышит то, что слышу я.
– Мы добрались до входа?
Я быстро сверяюсь с картой. Вход на мост душ находится на поляне, а мы все еще в чаще леса. Но уже где-то неподалеку от него.
– Он чуть подальше. В полукилометре отсюда, если на карте указан верный масштаб. А пещера прямо под входом.
Но я не упоминаю о длинной лестнице, соединяющей их.
– Тогда солдаты отправятся с нами, пока мы не доберемся до него, – упрямится Каз.
– Нет. – Я вздергиваю подбородок. – Солдаты остаются здесь.
Он беспокойно переминается с ноги на ногу.
Ветерок треплет мое платье, пока мы сверлим друг друга взглядами. Но я не собираюсь отступать.
– Хорошо. – Он вздыхает и подзывает к нам Бриана. А затем смотрит на небо, едва виднеющееся между кронами деревьев, и кладет руку на плечо своего спутника. – Видишь вон ту самую высокую сосну? – Он указывает на дерево пальцем. – Если мы с Сабиной не вернемся до того, как луна коснется ее вершины, отправляйся вместе с отрядом по нашему следу.
Вот только луна почти касается высокой сосны. Я перевожу нахмуренный взгляд на Каза.
– Этого времени не хватит, чтобы… – Аилесса убила тебя, – спасти Аилессу.
– Нет, этого времени предостаточно, если она находится так близко, как ты говоришь. О большем меня не проси. Я не стану так рисковать.
Я на мгновение закрываю глаза, все больше и больше раздражаясь из-за этого плана. Но и упускать такую возможность не хочу. Ведь наконец-то я могу помочь Аилессе.
– Ладно. Следуй за мной.
Мы с Казом оставляем солдат и бежим через лес. Он держится немного позади меня, хотя и несет фонарь. Но это не имеет значения. Кость благодати козодоя помогает мне ориентироваться в темноте.
Темнота становится не такой густой, когда деревья начинают редеть, а затем мы оказываемся на залитой лунным светом поляне. Запах сгоревшей серы достигает моего носа еще до того, как я замечаю клубы дыма, поднимающегося над землей.
Каз хмурит брови.
– Вот где взорвали черный порох.
– Что взорвалось?
Я не вижу, что находится посреди поляны – это место скрывает трава, – но именно там виднеются оранжевые угольки.
Каз качает головой.
– Именно это нам и предстоит выяснить.
Я беру его за руку, и мы бежим по поляне, пока он не тянет меня.
– Смотри. – Каз указывает на проржавевшую крышку люка. И через нее виднеются ступени, уходящие вниз. – Должно быть, это вход.
Мой пульс подскакивает.
– Давай поторопимся.
– Стой, Сабина. – он сжимает мою руку. – Это может оказаться ловушкой.
Так и есть. У меня сдавливает горло. Ловушкой для тебя, Каз. Я быстро отворачиваюсь. Он не заслуживает смерти.
Мой взгляд падает на полосу оранжевого света, пересекающую луг. То, что издалека показалось горящими угольками, на самом деле – мерцающий огонь… факелов? И он исходит от зазубренного разлома в земле.
Я отпускаю руку Каза и подхожу ближе. Разлом очень глубокий. И мне приходится подойти к самому краю, чтобы понять, что происходит внизу. Именно там должен быть мост.
– Нет, я этого не сделаю!
Аилесса.
Я замираю, услышав отчаяние в ее голосе.
– Отпусти его, мама! – кричит она.
Одива здесь?
– Я не стану убивать Бастьена!
У меня перехватывает дыхание.
– Что случилось? – Каз подходит ближе ко мне. Но, в отличие от меня, он не слышит Аилессу.
Я качаю головой. К горлу подступает тошнота от осознания происходящего.
– Это не тот парень.
– Прости?
Но я не отвечаю, потому что уже бегу к открытому люку.
– Подожди! – кричит Каз, устремляясь за мной. – Нужно проявлять осторожность!
– На это нет времени!
Потому что мать пытается заставить сестру убить ее amouré. А это не Бастьен.
50. Аилесса
Мама выгибает бровь в ответ на мои слова.
– Сейчас полнолуние, Аилесса. И мы находимся на мосту душ. Конечно, ты можешь убить Бастьена где угодно, но это место подходит лучше всего, тебе так не кажется? И ты сделаешь то, что собиралась сделать, когда впервые увидела его.
– Мама, я не могу… – У меня сдавливает грудь от желания увести Бастьена подальше от нее. – Тогда я еще его не знала. Не любила его.
– Любовь не всегда имеет значение, – огрызается она, но на ее лице мелькает боль.
Я стискиваю зубы.
– Да ты даже не знаешь, что такое любовь.
– Думаешь, я не люблю тебя?
– Я знаю это. Потому что сама недавно поняла, что это за чувство.
Я встречаюсь взглядом с Бастьеном.
Его глаза сияют от беспокойства… за меня, а не за себя. Потому что он такой человек.
Глаза матери сужаются.
– Я очень люблю тебя, дитя мое. И многим пожертвовала ради твоего появления на свет. Почему, как ты думаешь… – Ее голос срывается, ей приходится сглотнуть, чтобы успокоиться, – мне никогда не хотелось, чтобы ты страдала так же, как и я. И я сделаю все возможное, чтобы защитить тебя.
Защитить меня? Да она бросила меня умирать. Ее сердце холодно, словно лед. И я пыталась растопить его всю свою жизнь.
– Если бы ты действительно любила меня, то не просила бы убивать моего amouré.
– Тебе вообще не следовало узнавать ближе amouré. И теперь я пытаюсь это исправить.
Я недоверчиво качаю головой. Неужели она считает, что я не заслуживаю любви?
– Отпусти Бастьена, мама. Это мой выбор. Когда ты познакомилась с моим отцом, никто не мешал тебе сделать свой.
– Я никогда не любила твоего отца, – огрызается она.
Ее слова врезаются мне в сердце осколками льда.
– Что?
Тело невольно напрягается, когда я замечаю красный камень у нее на шее. Череп птицы с рубином в клюве. Я уже видела это ожерелье однажды. Воспоминание тут же вспыхивает в голове.
Два года назад… Мама сидела на полу своей комнаты, а рядом стояла золотая шкатулка… На ее коленях лежало открытое письмо… А она прижимала кулон к губам. Я никогда раньше не видела, как она плачет. И это напугало меня.
