Подобно тому как операция «Блиц» германских люфтваффе по бомбардировке британских городов в 1940–1941 гг. помогла Уинстону Черчиллю сплотить британский народ, так и «Раскаты грома» стали для руководства Северного Вьетнама настоящим подарком небес: всегда гораздо проще мобилизовать население на фоне реальной угрозы, чем вокруг некой политической цели, такой как воссоединение страны. Крестьянам были выданы старые винтовки, чтобы стрелять по вражеским самолетам, что, разумеется, было абсолютно бесполезным делом, но поднимало боевой дух. По словам революционного барда Ван Ки, «для нашего народа бомбардировки не стали чем-то неожиданным или шокирующим — мы были психологически готовы к этому. Дядюшка Хо говорил нам: „Война может затянуться очень надолго, и наша столица может быть полностью разрушена, но нас это не сломит“»
[655]. Один подросток рассказывал: после того как бомба упала на детскую площадку недалеко от их дома и убила нескольких детей, включая двух его двоюродных братьев, его мать — вопреки обычным родительским запретам — сама уговаривала его бросить школу и пойти в армию
[656].
Одна убежденная коммунистка до конца своих дней с ностальгией вспоминала будоражащую атмосферу тех времен, когда она была молодым членом партии, а их страна подвергалась американским бомбардировкам: «У нас были идеалы, общая цель, за которую мы боролись. Мы старались превзойти друг друга в том, кто лучше выполнит порученное задание, и я помню, как иногда плакала, когда другие делали что-то лучше меня. Не было никакой обязаловки — мы все горели желанием служить нашей родине. И не было никакой коррупции»
[657].
Разумеется, эта идиллическая картина далека от истины. Тогда как северовьетнамский народ действительно проявил замечательную стойкость и самоотверженность в тот тяжелейший период, абсурдно утверждать, что он с энтузиазмом принял испытание огнем. Один военный ветеран, впоследствии ставший университетским профессором, в 2016 г. сказал: «На протяжении многих лет вьетнамцам представляли историю этой войны исключительно в романтическом ореоле. Мы устали от этого»
[658]. Школьная учительница была с ним согласна: «Это было очень тяжелое время. Не было никакого счастья. Не хватало абсолютно всего. Все мужчины знали, что им придется идти в армию, но никто этого не хотел. Я помню, как одного моего ученика призвали еще до того, как он закончил школу. Их собирались отправить на Юг, и перед этим он пришел ко мне в класс и попросил разрешения в последний раз посидеть за своей бывшей партой»
[659].
У Фама Хунга, жившего в прибрежной деревне на востоке страны, был друг по имени Хыонг, отличный футболист и умный парень, который жил один, потому что почти вся его семья в 1954 г. бежала на Юг. Когда Хыонг достиг призывного возраста, его несколько лет подряд отказывались брать на военную службу из-за прошлых связей его родителей с французами. В конце концов военное начальство было так впечатлено его желанием сражаться за дело революции, что его взяли в армию и отправили на Юг. Но его революционный пыл оказался притворным: он хотел попасть на Юг только для того, чтобы найти отца. Его схватили при попытке дезертирства, и до Хунга дошли слухи, что он предпринял несколько неудачных попыток бежать. «Его история была настоящей человеческой трагедией», — сказал Хунг
[660]. В другом случае армейские вербовщики прибыли в удаленную деревню, чтобы набрать квоту призывников
[661]. Но одна семья спрятала своего старшего сына в джунглях. Местные власти предупредили, что, если тот не явится на сборный пункт в течение трех дней, его семья лишится продовольственных карточек. Парню пришлось пойти в армию, но, оказавшись на Юге, он при первой же возможности дезертировал — с одобрения своей семьи.
В детстве Хунг не понимал, почему их отец был так одержим тем, чтобы он и его брат получили образование: отец заставлял их хорошо учиться в школе, чтобы затем поступить в институт. Однажды Хунг прогулял уроки, чтобы присоединиться к поиску сбитого американского пилота, за что получил от отца самый суровый нагоняй в своей жизни. Позже он понял причину: студентам в Северном Вьетнаме — как, впрочем, и в Южном Вьетнаме и Соединенных Штатах — было проще избежать призыва в армию. Отец Хунга хотел уберечь своих двух сыновей от войны. Каждый вьетнамец навсегда запомнил свою первую встречу с американским самолетом — когда Хунг, в то время 10-летний мальчик, увидел, как взорвался мост рядом с его деревней, он побежал прятать свой драгоценный школьный портфель и учебники, чтобы их тоже не разбомбили. Повзрослев, он со смехом вспоминал, что больше испугался за свои детские богатства, чем за свою жизнь. Несколько лет спустя в их маленький дом подселили полковничью жену и дочь, эвакуированных из Ханоя. Он влюбился в девочку, которая была того же подросткового возраста, что и он. Однажды ее мать возвращалась из соседнего города и погибла от взрыва бомбы, упавшей рядом с мостом
[662].
Семья Хунга жила в маленькой буддийской общине по соседству с такой же небольшой католической общиной. Между детьми из двух сел шла «религиозная война» понарошку — они рыли окопы, стреляли друг в друга из игрушечных ружей и бросали игрушечные гранаты. Некоторых взрослых огорчали такие детские игры, но так происходит в любом воюющем обществе. На деревенских улицах висели плакаты с карикатурами на Джонсона и позже на Ричарда Никсона — американские президенты были нарисованы с вытянутыми изо рта языками, с которых взлетали бомбардировщики. В школе каждое утро все ученики делали физзарядку, скандируя заученные лозунги. Для большинства населения единственным источником новостей были уличные громкоговорители. Правительственная пропаганда утверждала, что их собратья на Юге страдают от голода и нищеты и эксплуатируются американцами, как рабы.
Поля и крыши домов были усеяны дипольными отражателями, которые самолеты сопровождения ударных групп выбрасывали в воздух для создания помех радарам. Даже в сельской местности люди проводили много времени в бомбоубежищах, которые они научились покидать не сразу после сигнала об отбое воздушной тревоги, а подождав несколько минут, пока все снаряды и обломки не упадут на землю. Собакам часто давали кличку «Джонсон», а потом и «Никсон»: «Именем Никсона пугали маленьких детей, будто он был чудовищем из страшных сказок»
[663]. Так как налеты происходили в основном в дневное время, вьетнамцы приспособились вести ночной образ жизни. Железнодорожные составы между китайской границей и Ханоем ходили в темное время суток. Водители грузовиков старались как можно лучше изучить привычные маршруты, чтобы ездить ночью без фар. За покупками также ходили по ночам.
