Чтобы поднять боевой дух своих солдат и помочь им отвлечься от окружавшего их ужаса смерти, командование ВНА направило под Кхешань театральную труппу. Солдатам показывали пьесу «У проволочного заграждения в Танконе», написанную драматургом Тю Нги. Однако психологический эффект этого культурного мероприятия был несколько подорван, когда автор пьесы погиб в ходе авианалета, а один из актеров и актриса были ранены
[923]. Официальная история Ханоя приводит фантастические цифры американских потерь: 3055 убитых (вместо реальных 500) и 279 уничтоженных единиц авиатехники
[924]. Одно из подразделений ВНА утверждало, что его соотношение потерь составило одного погибшего в расчете на 40 убитых американцев: «Высокорослые, неповоротливые и медлительные американцы погибали в большом количестве»
[925]. Коммунистическое руководство называло осаду Кхешани «славной победой». Но сами солдаты ВНА были другого мнения. В хронике 304-й дивизии признается, что ее «подразделения понесли тяжелые потери в ходе этого лютого испытания огнем», что «вызвало некоторые проблемы… в мышлении и идеологической стойкости среди командирского состава и рядовых»
[926]. Резко выросло дезертирство и количество самострелов. Огромное число военнослужащих — 399, включая 186 членов партии и 85 офицеров, подверглось дисциплинарным взысканиям за различные проступки, в том числе за «отсутствие победного духа»
[927].
Как утверждало командование ВНА, 45 % их собственных потерь были вызваны воздушными ударами, столько же — артиллерийскими обстрелами, и менее 10 % — стрелковым оружием. К окончанию Тетского наступления потери северовьетнамских сил в северном секторе составили 12 000 человек убитыми, из которых были признаны 6000, и 15 000 ранеными. Осада Кхешани продолжалась всю весну. С объективной точки зрения эта операция стала сокрушительным военным провалом для ВНА, потерявшей по меньшей мере десять человек в расчете на каждого убитого американца. Однако же в глазах многих наблюдателей психологическое поражение потерпело именно КОВПВ во главе с Уэстморлендом, а также СМИ, которые повелись на этот блестящий обманный маневр коммунистов.
К ночи с 4 на 5 февраля коммунистические силы в Хюэ понесли огромные потери — 1000 человек убитыми и 4000 ранеными — и столкнулись с острой нехваткой боеприпасов и продовольствия. Но, когда командиры ВНА и ВК запросили разрешения оставить город, им было отказано. Им сообщили, что вскоре будет налажена выброска грузов с самолетов, для чего следует подготовить сигнальные огни, а также что 18 февраля начнется новая волна наступления по всей стране и что подкрепления уже в пути. Позже один из старших офицеров с горечью заметил, что командование предало доверие своих людей, умышленно создав у них ложные надежды
[928]. Никто из высокопоставленных членов партии не осмеливался открыто признать плохие новости. По словам полковника ВНА Нгуен Ана, «все боялись обсуждать эту тему из страха быть обвиненными в трусости или идеологическом заблуждении»
[929].
Когда вице-президенту Ки сообщили, что американцы из уважения к культурному достоянию Вьетнама не решаются бомбить храмы и дворцы Хюэ, в которых сосредоточились коммунисты, тот ответил с характерной безжалостностью: «Эти здания построили люди. Люди их и восстановят. Выбейте их оттуда!»
[930] С этого момента артиллерия и авиация наносили удары по цитадели, как только позволяла погода. Но освобождение города все равно происходило мучительно медленно — по нескольку сотен метров руин за день. Американские морпехи окончательно прониклись презрением к своим южновьетнамским союзникам. Экипаж одного из танков ВСВР во время боя заперся внутри машины; американский морпех вскарабкался на башню, расстрелял всю ленту башенного пулемета, но, когда принялся барабанить в люк, чтобы ему дали боеприпасы, ему не открыли
[931].
Из окопов к северу от Хюэ лейтенант Энди Уэстин писал своей жене Мими: «Знаешь, милая, впервые с тех пор, как я здесь, прошлой ночью я плакал. Все наши плакали, даже командир… Наш батальон попал в ловушку гуков… Это была кровавая бойня! Командование было уверено, что гуки ушли, поэтому мы спокойно двинулись к этой опушке… Я никогда не видел ничего подобного и надеюсь, что никогда больше не увижу»
[932]. По мере того как росли потери, американцы все меньше беспокоились о безопасности мирных граждан и тем более об их имуществе: ожесточенные гибелью своих товарищей и яростным сопротивлением коммунистов, они поливали все вокруг градом бомб, снарядов и пуль, вызывая множество бессмысленных разрушений и жертв. Чтобы очистить от коммунистов полосу шириной в 1,5 км в южной части города между комплексом КОВПВ и каналом Фыкан, потребовалось четыре дня упорных уличных боев, в ходе которых врага выбивали из зданий огнем из танков, огнеметов и 106-мм безоткатных орудий. Но на другом берегу реки все попытки сил ВСРВ захватить цитадель так и не увенчались успехом.
11 февраля батальон морской пехоты, где служил капитан Майрон Харрингтон, был отправлен в Хюэ по шоссе № 1: «Никто не знал, что там творится»
[933]. Командиров поверхностно проинструктировали о тактике уличных боев, «о которых мы не имели ни малейшего представления». 13 февраля рота Альфа их батальона понесла тяжелые потери при попытке закрепиться в цитадели. На следующий день рота Дельта под командованием Харрингтона, двигаясь вверх по реке на десантном катере и нескольких джонках, попала под интенсивный обстрел. Тем же вечером Харрингтону как бы между прочим сообщили: «Завтра отправишься со своими людьми брать ворота Донгба». «Я был напуган до смерти», — позже признался он.
Он провел бессонную ночь, отчасти из-за беспокойных мыслей, отчасти из-за непрерывного гула артиллерии. Утром 15 февраля Харрингтон во главе отряда из 100 человек пробирался по дренажной канаве на территории цитадели, благодаря небеса за то, что груды щебня прикрывают их передвижение. «Внезапно стало очень тихо — говорят, такая же обманчивая тишина стояла на японских пляжах на тихоокеанском побережье во время Второй мировой войны». И в этот момент коммунисты открыли огонь; его посыльный почти сразу же был ранен. «Огонь был таким интенсивным, будто мы находились на 300-метровом стрельбище в Куантико. Я не слышал даже своих мыслей. Один из моих взводных лежал у самой стены, он был ранен осколком гранаты от РПГ, его рация была разбита. Я отправил к нему нескольких людей, но все они были ранены». Тогда Харрингтон приказал сержанту Мори Уитмару взять взвод и забраться на стену. «Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего, но сделал это».
