Операция «Ламшон 719» началась 8 февраля 1971 г. Колонна бронетехники, состоявшая из 62 танков и 162 бронетранспортеров М-113, вела основное наступление на запад вдоль шоссе № 9; воздушно-десантные войска и рейнджеры обеспечивали прикрытие с северного фланга; 1-я пехотная дивизия — с южного. Северовьетнамцы тщательно подготовились к вторжению: проложили тропы вокруг предполагаемых полей сражений, заблаговременно складировали боеприпасы, подготовили укрепленные позиции на ключевых высотах и на подходах к мостам, провели рекогносцировку местности, а некоторые подразделения даже провели учения
[1167]. Тем не менее южанам удалось достичь временного тактического преимущества: ошеломленные размерами вертолетной и бронетанковой армады, двигавшейся с востока, северяне начали отступать. Немногие офицеры ВНА имели опыт ведения крупных общевойсковых сражений; нехватка радиостанций приводила к сбоям в оперативном командовании и координации сил.
Первые несколько дней южновьетнамцы не встречали сильного сопротивления; несмотря на неблагоприятные погодные условия, бронетанковые подразделения вместе с воздушно-десантным батальоном без труда взяли Бандонг (на американских картах А-Луой) в 20 км от границы. Пехота создала сеть баз огневой поддержки и окопалась на оборонительных позициях. Позже Драконий двор был вынужден признать, что некоторые его командиры были введены в заблуждение: «У нас не было четкого понимания того, что собирается предпринять противник… Многие подразделения вступили в бой преждевременно». 13 февраля генерал Вьен сообщил Абрамсу, что, согласно распоряжению президента Тхиеу, южновьетнамские силы не будут продвигаться дальше на запад. По неподтвержденным слухам, президент тайно приказал прервать операцию, когда потери ВСРВ превысят 3000 человек.
Между тем ситуация в Лаосе медленно, но неуклонно менялась не в пользу южан, по мере того как вокруг 16 батальонов ВСРВ сосредоточивались все более крупные силы ВНА. Абрамс напрасно пытался убедить командование ВСРВ продолжать наступление, предупреждая, что, если они будут сидеть на месте, противник уничтожит их по частям, неспешно концентрируя силы. В ночь на 18 февраля два батальона ВНА атаковали 39-й батальон рейнджеров, обратив его в бегство. Базы огневой поддержки подвергались интенсивным обстрелам — одну из них пришлось оставить, после того как на ней были уничтожены все орудия. 23 февраля злой рок сыграл очередную шутку: при крушении вертолета на юге страны погиб генерал До Као Чи, уважаемый и опытный офицер. По слухам, он должен был заменить генерала Лама, некомпетентность которого совершенно очевидно ставила операцию «Ламшон 719» на грань провала.
Неделю спустя Сазерленд, не скрывая своей нервозности, доложил в КОВПВ по засекреченной линии связи: «Весь район наводнен этими чертовыми северянами, и, кажется, их становится все больше и больше… Там идет настоящая бойня»
[1168]. Взбешенный Абрамс обвинил своего подчиненного в неспособности остановить разворачивающуюся катастрофу. Именно в Лаосе состоялись первые в этой войне танковые сражения. Между тем эффективность воздушных ударов была значительно снижена из-за отсутствия на местах американских авиационных наводчиков: мало кто из южновьетнамских офицеров достаточно хорошо владел английским языком, чтобы эффективно общаться с американскими пилотами. С каждым днем обстановка в небе ухудшалась: северовьетнамские зенитчики наносили авиаторам тревожно высокий уровень потерь. Самой неприятной неожиданностью стало резкое снижение эксплуатационной готовности американских вертолетов — всего четверть всех ударных Huey была готова к вылетам. Генерал-лейтенант Фред Вейанд негодовал: «У вас там есть командующий корпусом, который должен следить за каждой гребаной птицей. А он понятия не имеет, что там у вас творится!»
[1169] Взбешенный Абрамс продолжал давить на Сазерленда: «Здесь на карту поставлена вся национальная стратегическая концепция!»
Белый дом охватила растущая тревога. В конце февраля Киссинджер заявил: «Я не понимаю, что делает Абрамс». Как язвительно заметил генерал-лейтенант Брюс Палмер, первый заместитель начальника штаба армии, «Киссинджер охотно играл роль фельдмаршала, когда дела шли хорошо. Однако он не понимал природы войны и присущей ей коварной неопределенности, поэтому, когда „Ламшон 719“ застопорилась, он стал нервным и раздражительным»
[1170]. Между тем сам глава КОВПВ отказывался впадать в отчаяние: «Это действительно тяжелая схватка. Нам нужно сжать зубы и выстоять… Нам пророчат поражение раньше времени»
[1171]. Даже 9 марта Абрамс по-прежнему сохранял оптимизм, он «все больше и больше убеждался в том, что это может стать решающим сражением этой войны», которое союзники должны выиграть благодаря превосходящей огневой мощи
[1172]. Главной проблемой было то, что американское командование не знало, что в действительности происходит на ТВД, и не могло послать надежных людей, чтобы достоверно узнать обстановку.
Крейтон Абрамс лично обратился к Тхиеу с просьбой перебросить в Лаос 2-ю пехотную дивизию, чтобы переломить ход кампании. Президент ответил: только в том случае, если американцы также задействуют свои наземные силы. Поскольку северовьетнамцы с каждым днем наращивали давление, южновьетнамские генералы все настойчивее призывали Тхиеу уйти из Лаоса. Однако прибывший в ЮВ 18 марта эмиссар Александер Хейг предупредил Сазерленда, что Белый дом хочет, чтобы ВСРВ оставались в Лаосе на протяжении всего апреля: сообщения о том, что авиация наносит коммунистам тяжелые потери, вызвали в Вашингтоне кратковременный всплеск оптимизма. Каждые восемь минут на восстановленной базе в Кхешани приземлялся транспортный C-130 с грузом боеприпасов и предметов снабжения; над полями сражений на протяжении всего темного времени суток кружили три самолета-осветителя и три самолета огневой поддержки. За время операции тактическая авиация США совершила 8000 боевых вылетов, почти по 150 вылетов в день; стратегические B-52 совершили 1280 бомбардировочных вылета. Полковник ВНА Ан так описал район вокруг своего командного пункта на берегу реки Шаму: «Заросли тростника и все высоты, прежде покрытые высокой травой, были дотла выжжены напалмом. Участок леса, где мы находились, напоминал изолированный остров посреди черного океана опустошения»
[1173].
Между тем потери ВСРВ уже превысили 5500 человек. Вскоре после приезда бригадный генерал Хейг резко переменил свое мнение и заявил, что, кажется, пришло время сворачивать операцию. 18 марта силы ВНА нанесли мощный удар в попытке отрезать несколько южновьетнамских подразделений. Один из людей Ана, командир отделения, так описал этот бой: «В ту ночь ярко светила луна. Как только стемнело, мы двинулись в наступление. Враг открыл заградительный артиллерийский огонь от шоссе вверх по склону, затем снова вниз, и так много раз туда-обратно. Двое бойцов моего отделения были ранены, так что нас осталось всего семеро. Все быстро окопались, некоторые использовали воронки от бомб или старые окопы, вырытые врагом. Потом я лег в свой окоп, накрылся гамаком и заснул как бревно. Проснулся я перед рассветом. Моя одежда насквозь промокла от дождя. Было так промозгло, что зубы стучали от холода и никак не могли остановиться. Чем было холоднее, тем было голоднее… Вчера вечером мы съели по рисовому шарику размером с кулак, но после ночной атаки в животе от него не осталось и следа»
[1174]. Один из его людей отправился на поиски еды и вскоре вернулся с полной каской риса, который нашел в брошенной вражеской землянке: «Я был так счастлив, словно мы выиграли это сражение!»
