Наварр и Коньи цеплялись за последние соломинки, лелея надежду на то, что усиление муссонных дождей перережет пути снабжения войск Зяпа и остановит их дальнейшее наступление или же что участники Женевской конференции заставят Хо Ши Мина согласиться на прекращение огня. Одновременно они продолжали убеждать Париж в том, что дополнительные подкрепления дадут гарнизону шанс: «Не говоря уже о воинской чести, существует надежда на благоприятный исход, которая оправдывает дополнительные жертвы»
[108]. Разумеется, это был полный абсурд. Французские летчики, не желая рисковать своими жизнями, теперь сбрасывали грузы с высоты 3 км, из-за чего почти половина попадала в руки солдат Зяпа. Бомбардировки чаще всего велись вслепую, через слой облаков. 28 апреля бомбардировочная группа Франш-Конте доложила, что ее командир, его адъютант и восемь пилотов не допущены к полетам по медицинским показаниям. Полковник французских ВВС дерзко заявил: «Отказ посылать их [в Дьенбьенфу] в дневное время, на малой высоте, почти на верную смерть лежит на моей совести. Я считаю такое жертвоприношение бесполезным». Де Кастри с горечью пожаловался в Ханой, что летчики увиливают от исполнения своего воинского долга, в то время как его солдаты несут тяжкий крест: «Двойные стандарты здесь недопустимы»
[109].
Американские пилоты-наемники проявили в небе над Дьенбьенфу куда больше героизма, чем их французские коллеги. Пожалуй, самым знаменитым среди них был добродушный толстяк из авиакомпании CAT Джеймс Макговерн, за свои огромные размеры прозванный друзьями «Макгун-землетрясение». Во время последнего из своих бесчисленных полетов в Дьенбьенфу, когда он приблизился к зоне выброски с грузом боеприпасов, его C-119 попал под зенитный огонь и получил серьезные повреждения. Но «Макгун-землетрясение» не захотел прыгать с парашютом, решив дотянуть до аэродрома на одном двигателе: однажды после аварийной посадки в Китае ему пришлось совершить героический переход по горам, и теперь он наотрез отказался «заниматься подобной ходьбой». Но его надежды не оправдались: самолет рухнул посреди джунглей и взорвался.
Безответственно пренебрегая секретностью, 24 апреля Le Monde опубликовала новость о начале операции «Кондор»: колонна из 3000 человек выдвинулась из Лаоса маршем через джунгли, чтобы прорвать осаду Дьенбьенфу. С самого начала было очевидно, что в таких нереально сложных условиях, против хорошо окопавшихся вьетминевцев у «Кондора» не было никаких шансов. Тем не менее слухи об идущей на помощь колонне поддерживали надежду, все еще теплившуюся у немногих оптимистов. Большинство же защитников гарнизона смирились с мыслью о неизбежной смерти или плене, разве что одни приняли свою судьбу со стоическим мужеством, а другие поддались ярости или отчаянию. Положение солдат также было неодинаково: те, кто защищал позиции ближе к центру оставшегося периметра, продолжали получать пайки и вино, что хоть как-то помогало им заглушить свои печали. Те же, кто оборонял отдаленные форты, иногда по несколько дней не получали съестных припасов, питаясь только сухарями и томатным соусом. В госпитале доктор Гравен успокаивал раненых тем, что личинки, которыми кишели их раны, питаются только отмершей тканью. 26 апреля алжирские стрелки на «Изабель», поддавшись очередному приступу паники, подняли мятеж. Их полковник хотел застрелить зачинщиков, но де Кастри его отговорил. 30 апреля, когда Иностранный легион отмечает свой главный праздник — годовщину героического сражения при Камероне в Мексике в 1863 г., изнуренным, грязным, полуголодным легионерам, сидящим в траншеях под проливным дождем, было не до веселья.
Вечером 1 мая вьетминевская пехота атаковала форт «Элиан-1», который пал спустя полтора часа рукопашного боя. Вслед за ним пал «Доминик-3», где тайские и алжирские защитники оказали яростное сопротивление, прежде чем были вынуждены отступить. Самые ожесточенные бои завязались за «Элиан-2», где защитники потеряли 331 человека убитыми и пропавшими без вести и 168 ранеными, но удержали форт. Теперь в распоряжении де Кастри осталось чуть больше 2000 человек против 14 000 у Зяпа. Кроме того, вьетминевцы применили новое оружие: советские многозарядные реактивные минометы «катюша», своими свистящими залпами производившие устрашающее психологическое воздействие. Отношения между Наварром и Коньи испортились окончательно: главнокомандующий обвинил своего подчиненного в распространении пораженческих слухов и пригрозил военным судом.
Дух смерти витал над Дьенбьенфу, где зловоние экскрементов, разлагающихся непогребенных трупов и гниющей человеческой плоти становилось все более и более невыносимым. В лагерь продолжала прибывать тонкая струйка отчаянных добровольцев, готовых пожертвовать своей жизнью с единственной целью — позволить французской делегации в Женеве оспорить неизбежность поражения. Всех ходячих раненых отправляли обратно на позиции: в окопах можно было увидеть немало солдат, перевязанных грязными бинтами. Ланглэ и Бижар обсудили возможность прорваться через осаду небольшими рассредоточенными группами, но пришли к выводу, что любая попытка выйти за пределы периметра была обречена.
Вьетминевцы не собирались давать осаждаемым передышку. Утром 4 мая гарнизонный радист услышал зловещую череду сообщений от лейтенанта, который после гибели командира роты взял на себя командование марокканским подразделением на «Югетт-4»: «Нас осталось всего десять вокруг КП… Ждем подкрепления… Где подкрепление?.. Вьеты атакуют… Я их слышу… Они уже в траншее, идут сюда… Они здесь… А-а-а!»
[110] Вечером 5 мая Коньи отправил де Кастри напыщенный приказ «держать оборону как можно дольше, что отныне становится вашей великой миссией».
В течение следующих 24 часов гарнизон получил по воздуху 383 человека подкрепления, из которых 155 были вьетнамцами. Утром 6 мая разведка предупредила де Кастри, что вечером вьетминевцы готовят большую атаку. Капитан Ив Эрвуе заставил доктора Гровена снять гипс со своих сломанных рук, чтобы управлять танком. В 21:30 вьетминевцы взорвали мощный заряд в туннеле, прокопанном под «Элиан-2», после чего молниеносным броском пехоты под проливным дождем захватили форт; капитан Жан Пуже попытался контратаковать, но безуспешно. Яростные рукопашные схватки завязались на «Элиан-4» и «Элиан-10», что заставило Ланглэ и Бижара срочно радировать экипажам круживших над их головой самолетов, чтобы отменить выброску подкрепления: периметр стал настолько узким, что парашютисты почти наверняка приземлились бы в объятия вьетминевцев. В своем последнем сообщении командир форта «Элиан-4», павшего вскоре после 21:00, просил не вести артобстрел по захваченным позициям, поскольку все окопы были заполнены ранеными и убитыми французскими солдатами. Тем временем вокруг медпункта среди раненых и мертвых дремали группки солдат, которым из-за отсутствия оружия или боевых заданий попросту нечем было заняться
[111].
7 мая в 17:00 де Кастри связался со штаб-квартирой в Ханое и сказал: «Мы сделали все, что могли. В 17:30 я отправляю переговорщиков». Коньи лично подошел к аппарату и, задействовав все свое красноречие, попытался убедить командующего гарнизоном не объявлять официальную капитуляцию: «Вы не должны поднимать белый флаг. Вы должны сражаться, пока битва не угаснет сама собой». «Хорошо, мой генерал», — притворно согласился де Кастри. «Держитесь — и прощайте, старина!» — торжественно ответил Коньи. Закончив разговор, де Кастри немедленно отдал приказ оставшимся в живых офицерам уничтожить как можно больше оружия. Как позже вспоминал капитан Пуже: «В душной темноте командного блиндажа, под резким светом голой электрической лампочки он выглядел на десять лет старше, чем в марте»
[112]. За все время осады командир гарнизона не проявил ни одного из качеств, которые могли бы сделать его героем. Тем не менее несправедливо возлагать на него всю вину за произошедшую катастрофу, предрешенную в тот момент, когда было принято решение создать этот изолированный гарнизон — вдали от основных сил и надежных путей сообщения. Вьетминевцы поставили на кон гораздо больше, чем французы, и сорвали банк.
