Женевская история началась 24 апреля 1954 г. с прибытием первых делегаций. Журналисты не давали прохода китайской делегации числом в двести человек во главе с обходительным и харизматичным 56-летним интеллектуалом Чжоу Эньлаем, потомком знатного рода ученых и чиновников. Прирожденный дипломат, Чжоу сумел завоевать глубокое уважение международного сообщества и пользовался им до конца своих дней, даже несмотря на то что верой и правдой служил Мао Цзэдуну на протяжении всех десятилетий массовых убийств. Русские привезли с собой чемоданы икры, чтобы продемонстрировать гостеприимство на торжественных приемах, ни один из которых так и не состоялся. Джон Фостер Даллес, следуя своим представлениям о дипломатической вежливости, повернулся к Чжоу Эньлаю спиной, когда тот протянул ему руку. Госсекретарь США заставлял британцев нервничать куда больше, чем коммунисты: они боялись, что Даллес даст волю своей злобе и будет саботировать любой переговорный процесс. Бросающаяся в глаза уверенность китайской и советской делегаций только укрепили убежденность американцев в том, что Хо Ши Мин был всего лишь пешкой в их игре: в Женеве люди Чжоу и Молотова сновали повсюду, тогда как делегация Вьетминя присутствовала только на заседаниях конференции.
Поскольку делегации были размещены в разных отелях и особняках, Даллес сплотил вокруг себя группу тех, кто упрямо выступал за продолжение войны в Индокитае. Он не пытался скрывать свое раздражение тем, что вынужден присутствовать на очередных дипломатических торгах с коммунистами, сравнивая их с Ялтинской конференцией 1945 г. Ветеран либеральной журналистики Уолтер Липпман заметил: «Позиция США в Женеве принципиально нереализуема, поскольку ведущие сенаторы-республиканцы не выдвигают никаких иных условий для заключения мира, кроме безоговорочной капитуляции противника, и никаких иных условий для вступления в войну, кроме как в виде коллективной акции, в которой никто не желает участвовать»
[118].
Тем не менее непримиримость госсекретаря США сыграла решающую роль в том, что итоги переговоров оказались куда менее благоприятными для коммунистов, чем многие прогнозировали после Дьенбьенфу. В 1972 г. президент Ричард Никсон безуспешно попытался надавить на северных вьетнамцев с помощью своей «теории безумца», убедив их в том, что у власти в Белом доме находится неадекватный человек, способный на любой шаг, вплоть до ядерной бомбардировки. Но в 1954 г. все коммунистические делегации в Женеве смертельно боялись того, что Соединенные Штаты отправят в Азию свои войска. Корейская война стала для Китая и СССР еще более болезненным опытом, чем даже для западных держав, где читали газеты и прекрасно понимали, какую игру ведут консервативные силы в США. На Западе знали, что администрация Эйзенхауэра воспользуется малейшим предлогом, чтобы протолкнуть решение о применении американской огневой мощи и, возможно, даже ядерного оружия. Более того, хотя бойцы и сторонники Вьетминя славились почти бесконечной способностью к самопожертвованию, руководство знало, что их люди устали. «Освобожденные зоны» стонали под непосильной тяжестью затяжной войны и подчас не менее кровавой социальной революции.
Предположительно о «разделе» первыми заговорили русские. Вьетминь доминировал на севере, но оставался слабым на юге. Такой прецедент уже имелся — в 1945 г. американский офицер Дин Раск без излишних раздумий провел черту по 38-й параллели, разделив Корейский полуостров на два государства. 3 мая, накануне официальных заседаний по Вьетнаму, марионеточное правительство Бао Дая потребовало от французской стороны гарантий того, что вопрос о разделе не будет стоять на повестке, пригрозив в противном случае бойкотировать конференцию. В тот же день Даллес в сквернейшем настроении улетел в Вашингтон, оставив во главе американской делегации своего заместителя Уолтера Беделла Смита. Все вздохнули с облегчением: в отличие от Даллеса, бывший начальник штаба союзнических войск в Европе по прозвищу Битл
был известен как рациональный человек. Делегации бросились проводить закрытые двусторонние переговоры в преддверии официальных заседаний по урегулированию во Вьетнаме, которые начались 8 мая — теперь уже под тенью падения Дьенбьенфу.
На протяжении первой недели китайцы хранили молчание. Только два министра иностранных дел, Молотов и Иден, проявляли явное нетерпение. 10 мая Фам Ван Донг сделал вступительное заявление, провозгласив приверженность Вьетминя полной независимости всех трех государств Индокитая. Он пообещал, что вьетнамцы, воевавшие против Хо Ши Мина, будут «избавлены от репрессий». Затем, к огромному удивлению западных делегаций, он выразил готовность рассмотреть вопрос о разделе Вьетнама. С высокой долей уверенности можно сказать, что делегация Вьетминя выступила с этой инициативой только под давлением Китая и СССР.
После того как идея раздела была озвучена коммунистическим лагерем, такой вариант урегулирования стал казаться наиболее вероятным, хотя вопрос, где именно будет проходить граница между новым Северным и Южным Вьетнамом, вполне ожидаемо вызвал ожесточенные торги. Первоначально французы ратовали за распределение территорий по схеме «шкура леопарда»: они обозначили районы, которые были готовы уступить коммунистам, но Ханой и Хайфон оставили себе. 12 мая делегация Бао Дая решительно заявила о своем несогласии с любым разделом. Несмотря на это, представители французской стороны и Вьетминя при посредничестве британцев приступили к обсуждению деталей.
В Соединенных Штатах Даллес не скрывал своего бешенства, а консервативные СМИ устроили истерию. Time заявил, что британское руководство «заняло внушающую тревогу позицию умиротворителей». Беделл Смит на пресс-конференции назвал раздел неприемлемым и за закрытыми дверями все резче высказывался о готовности Идена потворствовать коммунистическим устремлениям. В ходе тайных двусторонних переговоров Вашингтон попытался убедить Париж придерживаться твердой позиции, но французы ответили, что только немедленное военное вмешательство США может удержать их от заключения сделки. Эйзенхауэр и Даллес в очередной раз попытались сколотить военную коалицию, пусть даже без участия Британии. Но Австралия и Новая Зеландия наотрез отказались, погасив последнюю вспышку американского энтузиазма. Журнал The Spectator описал начало переговоров в Женеве как «чудовищную склоку», где каждый тянет одеяло на себя.
Чтобы понять события следующих нескольких недель, необходимо принять во внимание, что победа в Дьенбьенфу не заставила вьетминевцев ослабить натиск в других частях страны: французы продолжали терять территории и людей, а дезертирство из местных войск приобрело масштабы эпидемии. 4 июня Наварр передал командование войсками Полю Эли, новому и последнему верховному комиссару в Индокитае. После этого случились еще две военные катастрофы. 24 июня Мобильная группа 100, осуществлявшая отход из Анкхе на Центральном нагорье, попала в серию засад. Погибло около половины личного состава группировки; было уничтожено четыре пятых транспортных средств; один из лучших французских полков, 1-й полк «Корея», был стерт с лица земли. 12 июля похожая участь постигла Мобильную группу 42. Между тем стало известно, что Зяп готовит новое большое наступление в дельте Красной реки: по китайской железной дороге к северной границе «освобожденной зоны» ежемесячно доставлялось около 4000 тонн оружия и боеприпасов, предназначенных для Вьетминя.
