После сфабрикованного США инцидента 4 августа и последующих бомбардировок Ханой больше не видел смысла ограничивать свою военную активность на Юге. Именно в этом состоял главный просчет всего американского военно-политического маневра вокруг Тонкинского залива: превратив угрозу воздушного удара в реальность, Вашингтон разыграл карту, которая была козырем лишь до тех пор, пока оставалась у него на руках. После стратегических совещаний 25–29 сентября Центральный комитет партии назначил Нгуен Чи Тханя новым главой ЦУЮВ и выпустил предварительный приказ подготовить первое регулярное формирование ВНА к переброске на Юг. Через несколько недель отсрочки, вызванных отчасти необходимостью провести согласования с Москвой и Пекином, отчасти нехваткой необходимого снаряжения, в ноябре подразделения 325-й дивизии выдвинулись в путь.
В это же время, на фоне нового всплеска напряженности между Востоком и Западом, спровоцированного первым испытанием китайской ядерной бомбы 16 октября 1964 г., Китай существенно расширил поставки оружия. ВНА начала в больших количествах получать автоматы АК-47, 7,62-мм пулеметы, 82-мм минометы, реактивные гранатометы и безоткатные орудия. Кроме того, Пекин поставил Ханою 34 истребителя МиГ-17 и, помимо того что два года обучал вьетнамских пилотов в своих летных школах, обеспечил эскадрилью своими советниками, которые сопровождали неопытных новичков в первых боевых вылетах. В Ханое на крышах зданий были установлены зенитные орудия; половина гражданского населения была отправлена рыть траншеи.
Вечером 5 октября в Пекине Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай встретились с делегацией ДРВ, чтобы обсудить дальнейшие военные планы. Хотя Мао был уверен, что у Джонсона нет никакого желания вторгаться в Северный Вьетнам, он считал опасным чрезмерно провоцировать американцев. Фам Ван Донг согласился с китайскими лидерами: «Наша задача — ограничить конфликт сферой „особых военных операций“ и победить врага в рамках такого противостояния». Однако он добавил: «Но если США посмеют ввести войска, мы будем сражаться — и победим». Они также обсудили возможность переговоров через ООН, предложенную генеральным секретарем У Таном. Хотя несколько месяцев спустя Мао изменил свое мнение, тем вечером он сказал: «Переговоры — это неплохо. Вы уже обеспечили себе [хорошую] переговорную позицию. Другой вопрос, будет ли от них толк»
[379]. Сразу после инцидента в Тонкинском заливе Ле Зуан отправился в Пекин и сообщил Мао о намерении Политбюро направить на Юг регулярную дивизию: теперь китайский лидер призвал северовьетнамцев еще раз тщательно обдумать это решение и сроки отправки.
Что касается Линдона Джонсона, то в следующие три месяца после августовской драмы он желал только одного: до дня голосования снизить градус противостояния в Юго-Восточной Азии. Выпустив пар 5 августа, администрация не стала продолжать бомбардировки; президент лично позвонил по прямой телефонной линии в Москву и успокоил советское руководство. Инцидент в Тонкинском заливе и последующая Тонкинская резолюция заняли столь видное место в истории лишь спустя несколько лет, когда вскрылось все стоявшее за ними хитросплетение ошибок и преднамеренного обмана со стороны американских военных, разведки и президентской администрации. Непосредственно во время тех событий уважаемый журналист и историк Теодор Уайт в своей книге «Как сделать президента, 1964 год» писал: «Ответный удар… уничтожение американской авиацией северовьетнамских торпедных катеров… был нанесен с замечательной решимостью и точностью»
[380]. Кроме того, летом и осенью 1964 г. американский народ куда больше интересовало происходящее внутри страны. В июле президент подписал первую волну законов, призванных начать строительство «Великого общества»: 2 июля — долгожданный Закон о гражданских правах; спустя четыре дня — Закон о городских массовых перевозках; еще через несколько дней — Закон об оплате труда в гражданской сфере и Закон о борьбе с бедностью. Джонсон оправданно гордился тем, что 88-й конгресс США на второй сессии принял 45 внесенных им важных инициатив, что было куда более высокой долей успешных попыток, чем удавалось добиться Кеннеди.
В предвыборной гонке Вьетнам отошел на задний план; неразбериха в Сайгоне стала восприниматься как неизбежная данность. Между тем на фоне попыток Нгуен Кханя усилить авторитарную хватку буддисты и студенты снова вышли с протестами на улицы. Генерал пообещал обсудить их требования с Максом Тейлором, чем только усугубил ситуацию, фактически открыто признав свой вассальный статус. 25 августа Кхань согласился разделить власть с двумя уже знакомыми нам военными деятелями — Чан Тхиен Кхиемом и Зыонг Ван Минем. Через несколько дней правительственные силы открыли огонь по демонстрантам, убив шесть человек. Столица снова погрузилась в хаос, в то время как вьетконговцы продолжали расширять контроль над сельской местностью. Осенью из Вьетнама поступал непрерывный поток плохих новостей о партизанских успехах и политических протестах.
Американцы убедили себя в том, что буддийские демонстранты были марионетками коммунистов. Однако ветеран британской журналистики Гэвин Янг видел ситуацию более глубоко. По его словам, буддисты «рассматривали коммунизм как варварство и зло, но были убеждены, что американизация ведет к деградации их страны. Как ни странно… они выступали за перемены, которые, помимо прочего, должны были повысить эффективность войны против коммунистов. Они считали, что все поддерживаемые американцами генералы, правившие их страной, были безнадежно коррумпированы и некомпетентны… Сами они были убежденными вьетнамскими националистами, которые гордились своей историей и культурой. Они не доверяли иностранцам и опасались любого иностранного влияния»
[381]. Конечно, сегодня мы можем сказать, что буддисты были наивны, но не больше, чем генералы, правившие в Сайгоне.
Офицер ВСРВ лейтенант Нам рассказал о том, как со своим взводом участвовал в разгоне одной уличной демонстрации: «Впереди шел монах в желтой одежде с маленьким буддистским флажком в руке. Он вскидывал руки вверх в виде буквы V, как боксер, который выходит на ринг и приветствует зал. Большинство молодых мужчин-демонстрантов оделись в просторные рубахи навыпуск, узкие брюки и японские сандалии. Среди них было несколько девушек, которые прижимали к себе школьные сумки, словно собрались на учебу. Удивительно, но самыми активными и оживленными оказались две пожилые женщины в черных штанах и цветастых блузках. Они несли посохи, выкрикивали лозунги и ругательства, подбегали к фонтанам и долго пили воду, потом бегом возвращались назад и продолжали кричать»
[382].
Поначалу Нам и его солдаты просто наблюдали за происходящим, в то время как подразделения полиции по противодействию уличным беспорядкам начали обстреливать демонстрантов зарядами со слезоточивым газом, пока те не разбежались. Под палящим солнцем осталась опустевшая улица, усеянная деревянными сабо, школьными сумками, шляпами-кули и сандалиями. Пока солдаты сооружали поперек улицы баррикаду из колючей проволоки, демонстранты вернулись. «Ко мне подскочил парень с озлобленным лицом, как крысиная морда, — продолжал лейтенант Нам, — и крикнул „Ты, ублюдок! Сколько тебе платят американцы? Когда ты сдохнешь, в аду не хватит жара, чтобы покарать тебя за твои преступления!..“ Из толпы вылетел камень и попал в грудь капралу Лонгу. Тот вскрикнул от боли, а потом ударил прикладом винтовки в лицо парню, который кривлялся перед ним. Моя сдерживаемая ярость выплеснулась наружу; я бросил в толпу гранату со слезоточивым газом и начал бить винтовочным прикладом направо и налево, вызывая вокруг себя крики боли. Я слышал, как под моими ударами ломаются кости. Мой взвод вклинился в толпу в диком приступе ненависти и гнева»
[383]. Когда толпа демонстрантов отхлынула и его люди с облегчением стащили с себя противогазы, Нам вдруг осознал
[384] всю мерзость произошедшего: вместо выполнения благородного воинского долга их вынудили ввязаться в отвратительную уличную схватку с безоружными людьми. Не только Нам, но и весь южновьетнамский народ чувствовал себя подобным образом, оказавшись в ловушке между враждующими, но одинаково враждебными им силами. Так, один американский советник спросил у главы провинции: «Если бы вам было 20 лет, у вас не было бы семьи и хорошей работы от сайгонского правительства, на чьей стороне бы вы были?»
[385] Чиновник промолчал, не оставив у американца сомнений в своем ответе.
