Визит в Ханой советского премьер-министра Алексея Косыгина обострил тревоги американцев. Вашингтон никак не мог предположить, что за закрытыми дверями этот высокопоставленный гость настоятельно призывал Ле Зуана отказаться от эскалации. Москва считала своим долгом обеспечить ДРВ современными системами противовоздушной обороны, чтобы поддержать свой статус лидера мирового социалистического лагеря. Но, как и китайцы, русские не имели никакого желания посылать наземные войска, поэтому всеми силами пытались предотвратить дальнейшее обострение ситуации. Белый дом, Госдепартамент и ЦРУ так и не смогли понять, что, несмотря на воинственную антиимпериалистическую риторику Москвы и Пекина, Северный Вьетнам вовсе не был «управляемой ракетой» в их руках.
Между тем визит Банди в Южный Вьетнам ознаменовался фейерверком дерзких атак, почти наверняка устроенных Вьетконгом без санкции и поддержки Ханоя. В ночь на 7 февраля вьетконговцы напали на американскую вертолетную базу «Кэмп-Хеллоуэй» в Плейку на Центральном нагорье. Действуя силами всего одной саперной роты, нападавшие убили 8 американцев и ранили 108, уничтожили 5 вертолетов и повредили еще десяток машин. Три дня спустя последовало еще одно разрушительное нападение. Банди воспринял вьетконговские атаки в Плейку как личное оскорбление. Он телеграфировал в Белый дом о необходимости безотлагательного возмездия: «Лучший доступный способ увеличить наши шансы на успех — это разработка и реализация стратегии последовательных ответных ударов по Северному Вьетнаму». В Вашингтоне Совет национальной безопасности одобрил возобновление бомбардировок — как ни странно, при полной поддержке Джорджа Болла; единственным, кто выступил против, был сенатор Майк Мэнсфилд. Через несколько часов 132 американских и 22 южновьетнамских бомбардировщика обрушили бомбы на Северный Вьетнам.
Макнамара поручил Пентагону проработать новые сценарии с учетом новых обстоятельств, включая возможность нанесения ударов по целям на территории Китая: «Нам нужен план, как мы будем реагировать на массированные наземные усилия со стороны Северного Вьетнама и Китая». Он предложил использовать для подавления зенитных средств напалм, но госсекретарь Раск категорически отверг эту идею по политическим соображениям. Эрл Уилер полушутливо заметил: «Министр обороны начал говорить, как генерал Лемей. Ему не хватает только сигары во рту»
[418]. Никому и в голову не пришло проконсультироваться с южновьетнамским правительством. Между тем Ханой испытал несвойственный ему приступ паники, восприняв бомбардировки как возможную прелюдию к вторжению.
Политические обозреватели Артур Крок и Джеймс Рестон скептически отнеслись к утверждению администрации США о том, что новые бомбардировки Северного Вьетнама были спонтанным ответом на атаки в Плейку: оба подчеркивали, что на тот момент в Тонкинском заливе находился не один авианосец, как обычно, а целых три — явно сосредоточенных там для нанесения воздушных ударов, как только появится подходящий предлог. Рестон написал в The New York Times: «Пришло время назвать вещи своими именами. Наша страна ведет необъявленную закулисную войну… Наши лидеры придумывают ей звучные и красивые эвфемизмы вроде „эскалации“ и „возмездия“, но это — война как она есть»
[419].
Банди воочию наблюдал в Сайгоне, как слабое правительство безуспешно пытается бороться со всплеском антиамериканизма. «Ситуация во Вьетнаме ухудшается, — сообщал он в Белый дом, — и без новых шагов нас неизбежно ждет поражение… Энергия и упорство Вьетконга поражают… Время переломить ситуацию еще есть, но не так много. Ставки… чрезвычайно высоки… Любое урегулирование с уходом США в сегодняшних условиях означает капитуляцию с отсрочкой». За первые шесть месяцев 1965 г. ВСРВ потеряли убитыми, ранеными и дезертировавшими в общей сложности 15 батальонов.
Теперь сам Макнамара принялся убеждать президента отправить войска, называя цифру в 175 000 человек, — недаром его биограф писал о «глубокой природной склонности к активизму»
[420], присущей этому человеку. Через несколько месяцев он признался британскому министру иностранных дел Патрику Гордону Уокеру, что не видит альтернативы эскалации, так как администрация не может сказать американскому народу, что США не в состоянии выиграть эту войну
[421]. Из тех же внутриполитических соображений министр обороны считал более благоразумным отправлять войска небольшими партиями, чтобы избиратели могли переварить это без большого испуга. Впоследствии члены Объединенного комитета начальников штабов утверждали, что им не дали возможности объяснить президенту, что такое поэтапное развертывание, которое предлагал Макнамара, было обречено на провал, — чтобы переломить ситуацию, США нужно было навалиться сразу всей своей мощью. Однако представляется маловероятным, чтобы даже оперативное полномасштабное развертывание, включая призыв резервистов, могло бы обеспечить США победу.
Макджордж Банди заслуживает похвалы по крайней мере за то, что он призывал президента предупредить американский народ о необходимости подготовиться к долгой войне. Но Джонсон не только проигнорировал этот призыв, но и поручил Дину Раску переговорить с Уильямом Фулбрайтом, чтобы убедить того предотвратить любые дебаты в сенате. Вот что написал по этому поводу Макмастер: «Война во Вьетнаме не обрушилась на США как неотвратимое цунами холодной войны. Она подползла незаметно, крадучись… Джонсон и Макнамара сумели создать иллюзию того, что [наземные операции во Вьетнаме] скорее альтернатива войне, чем собственно война»
[422]. В этом состояла ирония ситуации, и было прискорбно с нравственной и политической точки зрения то, что администрация США предпочла принять решение об эскалации втихомолку, поскольку только народные избранники на Капитолийском холме, если бы им честно представили все варианты, могли бы со всей прямолинейностью сказать американскому народу, что Вьетнам не стоит большой войны, и помешали бы стране скатиться в ту трясину, в которую направлял ее президент и его администрация.
Уильям Банди также считал, что Джонсон совершил фундаментальную ошибку, не вынеся вопрос о войне на обсуждение в конгресс. «Несомненно, дебаты были бы яростными, — писал он, — но, если бы голуби возобладали, дверь к политическому решению открылась бы гораздо раньше»
[423]. Банди отмечал, что в 1964–1965 гг. Джонсон действовал во многом так же, как Франклин Рузвельт в 1941 г., когда обманным путем втянул США во Вторую мировую войну. «Проблема в том, — констатировал Банди, — что на этот раз все закончилось очень плохо и в исторической ретроспективе выглядит вопиющей ошибкой»
[424].
