Один из солдат Тхи сумел доползти до бункера с боеприпасами и — после небольшой перестрелки — вернуться обратно с запасом гранат. Вскоре о нападении стало известно начальнику штаба округа, который находился в 8 км отсюда, и тот вызвал на помощь осажденным артиллерию. К тому моменту Ман сумел починить рацию; вместе со своей 19-летней женой, которая отказалась отпускать его одного, он отполз на 20 м от сторожевой башни и оттуда корректировал огневую поддержку. К рассвету артиллерия произвела 550 выстрелов. Вьетконговцы отступили, оставив на поле боя трех убитых, двух раненых и 12 единиц оружия. В 09:30 в Зёнгдинь прибыл отряд Региональных сил. Ночное нападение унесло жизни 12 человек, десять из которых были заложниками, хладнокровно убитыми партизанами. Если бы такой героизм проявили американские военные, командование осыпало бы их наградами — Серебряными звездами или даже Медалями почета; но для Тхи и его товарищей единственной наградой было то, что на этот раз они остались в живых: не видя конца войне, они понимали, что это всего лишь отсрочка «смертного приговора».
Предполагаемая незаменимость американских военных советников в южновьетнамских войсках поднимала важный вопрос: как мог НФОЮВ успешно вести войну без подобной помощи? Ответ напрашивается сам собой: вьетконговцы были гораздо более мотивированы и опытны. Это был один из самых грамотных пропагандистских ходов Ханоя: хотя его войска полностью полагались на иностранное оружие, присутствие китайских и советских советников на Севере не афишировалось, и ни одного из них не было на Юге. Напротив, американцы не могли понять, какой ущерб наносит присутствие их советников рядом с каждым вьетнамцем, обладающим малейшей властью. Премьер-министр Южного Вьетнама Нгуен Као Ки писал: «Для американского подхода была характерна полная нечувствительность к внешней стороне дела… В Северном Вьетнаме находились сотни тысяч китайских солдат наряду со значительным советским присутствием, но ни китайцы, ни русские не проводили пресс-конференций и не публиковали своих заявлений. Они оставляли все это вьетнамцам»
[506]. Вскоре после смещения Никиты Хрущева в октябре 1964 г. русские начали отправлять в Северный Вьетнам военных специалистов и советников, которые занимались обучением северовьетнамских кадров ПВО и первое время сами участвовали в отражении воздушных ударов.
В 1965 г. кровь полилась обильнее с обеих сторон. Даг Рэмзи описал операцию в провинции Биньдинь, в ходе которой массированные воздушные и артиллерийские удары по «предполагаемым военным формированиям»
[507] привели к гибели 1100 вьетнамцев: при осмотре тел было обнаружено всего 15 вооруженных партизан. Рэмзи с возмущением писал, что американские летные экипажи считают любое скопление черных фигур на земле партизанским отрядом, тогда как чаще всего это крестьянские семьи, пашущие свои поля. «Если люди бросались бежать — нормальный человеческий порыв — некоторые пилоты воспринимали это как подтверждение своих подозрений». Пилот Huey Дэн Хикман признал, что его экипаж часто стрелял по бегущим людям: «Однажды мы застрелили парня, который оказался мирным жителем. Он бежал, и мне показалось, что он тащит вещмешок. Я приказал застрелить его, потому что в том районе было много вьетконговцев. Потом выяснилось, что в его мешке была только рыба, но я все равно уверен, что он поймал ее для партизан»
[508]. Между тем сами партизаны научились использовать
[509] эту манеру американских пилотов и, когда те пролетали над их головами, неподвижно замирали на месте, убеждая их в своей невиновности.
Как бы то ни было, огневая мощь противника и тяжелые условия жизни наносили значительные потери и регулярным формированиям ВНА, воюющим на Юге, и местным силам НФОЮВ. К маю 1965 г. Ле Зуан стал заметно осторожнее в своих прогнозах. В очередном письме в ЦУЮВ он предупредил, что никакого политического урегулирования пока не предвидится: «Мы еще не в том положении, чтобы вести переговоры и торговаться». Он признал, что недооценил решимость американцев. За месяц, начиная с 19 октября 1965 г., 32-й полк ВНА потерял 166 человек убитыми и 199 ранеными, 33-й полк — 170 убитыми и 232 ранеными, 66-й полк — 208 убитыми и 146 ранеными, и, скорее всего, реальные цифры были еще выше. Кроме того, в некоторых подразделениях ВНА на Юге до половины личного состава страдали хронической малярией и болезнью бери-бери, делавшими их непригодными к военной службе. Позже один из офицеров ВНА писал, что боевой дух заметно упал, солдаты стали подвержены внезапным приступам плача
[510]. Началась антисанитария: люди, которые считали, что скоро умрут, перестали мыться и следить за собой. Политработники, занимавшиеся цензурой писем, были встревожены настроениями среди солдат: те были убеждены, что их ждет неминуемая смерть, если не под пулями и бомбами, то от голода и болезней. Вокруг лагерных костров звучали заунывные песни:
Маршировать в Нагорье проще, чем найти дорогу домой,
Мы слабеем без риса и соли.
Когда мы болеем, у нас нет лекарств,
Так чего ради людям любить друг друга?
Краб неподвижно лежит на колоде,
Не ведая, когда на него обрушится нож.
Атаки Вьетконга на города, хотя и подрывали доверие к сайгонскому правительству, всегда встречали жесткий отпор. Однажды ночью 261-й батальон НФОЮВ атаковал районный центр Кайбе в дельте Меконга, сосредоточив удары на почтамте, полицейском управлении и казармах Гражданской гвардии. В результате, потеряв около 200 человек под интенсивным артиллерийским огнем и налетами Skyraider, он был вынужден отступить. Один гражданский очевидец на рассвете наблюдал за отходом выживших: «Они выглядели грустными и изнуренными, а их ряды заметно поредели. Большинство несло по две-три винтовки, которые принадлежали убитым товарищам»
[511]. Атака на крупный гарнизон в Фуми одной из рот 514-го батальона НФОЮВ также провалилась, после того как партизаны потеряли 42 человека убитыми.
17 мая 1965 г. ЦУЮВ выпустило директиву под названием «Операции против марионеточной полиции»
[512], которая призывала местные кадры «использовать любую возможность для уничтожения представителей вражеской власти и их кровавых приспешников, активизировать политические акции, направленные на распространение страха и растерянности среди врагов, и… вербовать сторонников среди низших чинов полиции». Член северовьетнамского Политбюро как-то похвастался баронессе Дафне Парк, на тот момент возглавлявшей резидентуру британской Секретной разведывательной службы в Ханое, что у них есть агенты не только в каждом сайгонском министерстве, но и в каждой деревне на Юге. «Почему же тогда вы считаете необходимым вешать деревенских старост?» — с вызовом спросила она
[513]. На что вьетнамец спокойно ответил: «Потому что мы — ленинцы, а Ленин верил в революционный террор».
